Когда мы были чужие - [10]

Я указала место, где можно пустить рисунок, и мы решили, что там будут три распустившиеся розы и бутоны на веточках. И его рваные вещи я тоже починю. Мы доберемся до рынка, а там Аттилио купит нитки и английские иголки, а еще он поможет мне выбрать пароход из Неаполя, потому что, сказал он, бывает, люди покупают билет на корабль, который уже отплыл. Даже Карло согласился бы, что это честная сделка, но я была потрясена — как же много шагов мне предстоит сделать, чтобы добраться до Америки, и как легко оступиться на этом пути.

Заменив сломанную спицу, Аттилио расчистил местечко позади себя в повозке, протянул мне свою рваную жилетку, и мы двинулись на юг. Женщины Опи схватили бы меня за рукав, спрашивая, не лишилась ли я рассудка, что уселась подле незнакомца. Они шептались бы у колодца, дескать, вслед за штопкой могут пойти и другие «услуги» для мужчины, чья жена впала в детство. Но они не видели, как нежно он гладил рукой шаль, как передавал мне луковые колечки, держа их за край, чтобы невзначай не дотронуться до меня.

После весенних дождей дорогу развезло, она была в ямах и ухабах, а потому я исколола себе все пальцы.

— Вот, Ирма, возьмите. — Аттилио дал мне лист алоэ и показал, как выдавить лечебную мякоть на кровоточащие ранки.

— Скоро дорога станет лучше. Вы пока просто по сторонам поглядите. Готов спорить, так далеко от дома вы еще не бывали.

Никогда. Совсем рядом с Опи, а все уже другое, даже женские платья — длина юбок, корсажи и буфы на рукавах. И язык другой. Когда парень что-то крикнул и стайка девушек рассмеялась в ответ, Аттилио пришлось разъяснить мне суть шутки. Что же, в Неаполе я буду вроде того африканца у нас в Опи?

Дело шло к полудню, народу все прибывало. Торговцы, монахи, цыгане, пастухи и козопасы со своими стадами, оборванные солдаты, бредущие домой, и богатые синьоры, чьи кучера кричали нам дать им дорогу. Мы проезжали мимо семей, направлявшихся в Америку, одна была с младенцем, которому предстоит сделать первый шаг уже там, на чужбине.

— Ирма, вы кого-нибудь знаете в Америке? — спросил Аттилио.

— Мой брат Карло нанялся на корабль до Триполи, чтобы заработать на проезд через океан. Сейчас он уже должен быть в Кливленде.

— Понятно. Значит, может быть и так, что он не встретит вас в Нью-Йорке?

Я сделала стежок и покачала головой. Аттилио кашлянул.

— Я слышал, американские полицейские расспрашивают незамужних девушек, хотят убедиться, что… что не будет проблем.

«Проблем», как у Филомены, он имеет в виду?

Я медленно продела нитку сквозь ткань.

— Моя тетя сказала, что я смогу шить для богатых дам в Кливленде. Я думала пойти в лавку или поспрашивать в церкви насчет работы, пока буду искать Карло.

— Понятно.

Я прочитала сомнение на лице Аттилио, и у меня сжался желудок, как тогда ночью, когда я убежала от отца. Оторванная от Опи, непринятая в Америке, я стану бездомной, как ветер?

— Не тревожьтесь, Ирма, сегодня мы переночуем у моей сестры и придумаем, как вам помочь.

Склонившись над шитьем, я пыталась думать только о том, чтобы класть стежки ровно, и больше ни о чем.

— Видите? Ехать стало легче, — ласково заметил Аттилио. — Вы больше не колете пальцы.

И правда, я приноровилась к ритму повозки. Успокоенная размеренной работой, я вспомнила про письмо Джованни и его планах жениться на вдове землевладельца.

— Аттилио, а бывает, что человек уезжает в Америку, а потом возвращается домой?

— Да, некоторые мужчины приезжают обратно. Чтобы жениться. — Он провел пальцем по своему длинному носу. — Наверно, женщины тоже возвращаются.

— Но вы про таких не слышали?

Он покачал головой.

— Боюсь, что нет, Ирма. Может, вы станете первой. А может, сделаете себе там не жизнь, а сказку.

Я делала платья, напрестольную пелену, фартуки, сыр и вино. Но сделать себе жизнь? Мелкие стежки потихоньку ложились на шаль. Сумею ли я так же сделать свою жизнь: стежок за стежком?

В городе, куда мы приехали, Аттилио, как и обещал, купил нитки для вышивания. Розовые и пунцовые для цветов, зеленые для листьев и стеблей, желтые для сердцевин, а еще иголки с длинными ушками, изготовленные в Англии. У меня дух захватило, когда продавец назвал цену, но Аттилио только плечами пожал.

— Хороший медник делает хорошие котлы. И никак иначе.

Ближе к вечеру мы добрались почти до Изернии. Здесь у дороги, в доме на ферме жила сестра Аттилио в большой семье своего мужа. Широкая улыбка осветила ее простое лицо, когда она встретила нас на пороге.

— Пойдем со мной, Ирма, — позвала она.

Мы сходили за водой на колодец, набрали воды, покормили цыплят, набрали в огороде овощей на суп для ужина, и Лучия слушала меня и мягко задавала вопросы. После этого мне стало проще думать о далекой непонятной Америке. И хотя я твердо решила никому не говорить, что случилось у нас с отцом той ночью, я рассказала ей и об этом.

— Помоги мне лук порезать, — попросила Лучия. Я резала и плакала, а она наклонилась ко мне и прошептала: — Ты правильно сделала, что уехала из Опи.

Жаркий стыд залил меня от шеи до макушки, когда я призналась, что посягательства отца запятнали меня, как Филомену.

— Твоей вины тут нет, — убеждала Лучия. — Ты сказала вашему падре о том, что было?