Когда молчит совесть - [2]

Вугар вздрогнул, выпрямился в своем мягком кресле и вдруг заметил, что все взгляды устремлены на него. Он почувствовал, как краска заливает его лицо. И тогда старик, убеленный сединами, заговорил ласково и ободряюще:

— Да ты не смущайся, сынок! Прийти к накрытому столу знак добрый. Это означает, что теща будет крепко любить тебя. Так говорят в народе…

Снова вмешалась в разговор Мархамат-ханум. Казалось, она только и выжидала 'минуту, чтобы продемонстрировать свое красноречие.

— Какая теща не полюбит такого красавца! — затараторила она, прерывая старика. — Да еще с блестящим будущим! — И, подстегиваемая неудержимым женским любопытством, вкрадчиво обратилась к Вугару: — Простите мою нескромность, вы женаты?

Вугар с недоумением взглянул на нее, но ответил вежливо и коротко:

— Холост.

Мархамат-ханум вздохнула с облегчением, но глаза продолжали беспокойно бегать, — видно, юноша не до конца Удовлетворил ее любопытство.

— Но вы помолвлены, не так ли? — поспешно спросила она.

Вугар поперхнулся от неожиданности. С трудом выдавив невнятное «нет», он проглотил кусок, застрявший в горле.

Мархамат, довольная, кивнула головой и, не давая никому ни слова вставить, продолжала:

— Как это разумно! Ранние браки — что может быть опрометчивее? Надо закончить аспирантуру, защитить диссертацию, а там и о свадьбе можно думать. Да пошлет вам бог счастья на радость вашим родителям… Вы ешьте, ешьте, не то и бокал ваш полон, и еда стынет…

А Вугару было не до еды. Мягкое кресло казалось утыканным шипами, а тело горело, словно под рубашкой метались тысячи блох. И все же, подчиняясь настойчивым уговорам Мархамат-ханум, он проглотил половину еды, одним глотком осушил бокал и, наотрез отказавшись от второго бокала, поднялся. Извинившись за свой несвоевременный приход, Вугар попросил разрешения уйти.

Профессор чувствовал всю неловкость создавшегося положения. Понимал, что назойливые вопросы и прозрачные намеки Мархамат смутили и обескуражили юношу. Ему и самому было не по себе.

— Что ж, не буду тебя задерживать, — сказал он грустно. — Видно, у тебя важные и срочные дела… Только не забудь, завтра утром надо прийти в институт пораньше. В десять заседание ученого совета нашей секции при участии аспирантов. Послушаем, как идет работа над диссертациями, может, кому-нибудь надо помочь. Я затем и искал тебя, хотел предупредить. Думал, посидим, подумаем, что тебе нужно для скорейшего завершения работы. Но, видно, правду говорят: утренняя каверза лучше вечерних благих намерений. Иди, отдыхай…

Мархамат-ханум сама провожала гостя. Она даже вышла на лестничную площадку и в знак особого благорасположения крепко пожала руку Вугара.

— Пусть ваше посещение не будет последним. Приходите в любой день, в любой час, мы всегда вам рады…

* * *

Вугар не заметил, как спустился по извилистой лестнице. Опомнился он лишь на первом этаже. Остановился, перевел дыхание. Только сейчас почувствовав, как туго у него завязан галстук, освободил узелок и с облегчением глубоко вздохнул. Потом расстегнул ворот. Рубаха была мокрая от пота.

Вугар снял пиджак, тщательно сложил его, перекинул через левую руку, так же аккуратно достал из кармана платок и, медленно развернув, долго вытирал лоб и щеки. На губах бродила блаженная улыбка.

— Радуйся, сирота Вугар! — прошептал он. — Какие двери распахнулись перед тобой! Счастье ждет тебя на пороге!

Улыбка все шире плыла по лицу, глаза весело блестели. — А ведь это только цветочки, ягодки-то впереди… Пройдут годы, и ты тоже станешь жить в одном из самых красивых домов, на Твоих дверях будет так же поблескивать медная дощечка: «Профессор…» Будешь ты жить в почете, все станут тебя уважать… Вот что ждет тебя, Вугар!

Он запрокинул голову и посмотрел наверх, где высоко-высоко в пролете лестницы виднелся расписной потолок.

Радость переполняла его сердце. Он почувствовал себя легким, как птица, и не выбежал, а выпорхнул на улицу.

Вугар шел быстрым упругим шагом, гордо поглядывая на раскидистые зеленые кроны чинар.

Вечерний сумрак спустился на землю. Вспыхнувшие электрические огни перемигивались с бесчисленными звездами, бледными как, застенчивые невесты. Синее-синее небо весенним дыханием сверило огромный город. Наступал, может быть, один из самых прекрасных вечеров на апшеронской земле…

Но Вугар не замечал ничего — ни прохладного ветра, ни бледных звезд» ни мерцаний огней. Ему необходимо было немедленно поделиться с кем-нибудь своей радостью. Она переполнила его, как заливает берега разбушевавшееся море. Он шел, ничего не видя перед собой, все ускоряя шаг. Свернув в переулок, хотел перейти на другую сторону, но грозный окрик, неожиданный, как разорвавшаяся бомба, заставил его очнуться:

— Ослеп, что ли?! Куда твои глаза глядят?

Вугар не сразу понял, что произошло, — так чувствует себя человек, разбуженный от крепкого и сладкого сна. Что случилось? Он оглядывался, растерянно моргая.

Перед ним неподвижно, словно вкопанная, стояла разгневанная женщина. Глаза ее метали молнии.

— Вы… Это вы мне говорите? — недоуменно спросил ее Вугар.

Поток брани обрушился на Вугара:

— Да, да, вам! Не умеете по улицам ходить!