Когда мир сломался - [3]

Вот и ещё один повод для «выхода в космос» — скалывать лёд на выходе рекуператора. Часть влаги уносит в трубу печка, но всё равно остаточная влажность воздуха достаточная, чтобы за сутки обмерзало. Пока генератор работает, канальные вентиляторы обновляют воздух в доме, а потом выходишь сколоть лёд. Тоже моцион всё-таки, хотя одеваться приходится сурово. Рукавицы поверх варежек, надетых поверх перчаток… Космонавту в открытом космосе и то ловчее орудовать, но деваться некуда. Надо следить за выхлопом генератора — его трубу пришлось наращивать кустарно и быстро, срез оказался ниже уровня снега, так что я приспособил наскоро отодранную водосточную трубу. Она разогревается, снег подтаивает, потом замерзает, труба деформируется, сползает… Упустить это дело легче лёгкого, а последствия будут летальны — выхлоп пойдёт в генераторную, оттуда в дом… Во всех жилых комнатах висят электронные детекторы СО2, а у печки и в генераторной — датчики СО. Они дважды уже спасали. Кстати, пока я тут «в открытом космосе», один, сам с собой, признаюсь — это относительно лёгкий способ умереть. Лучше, чем замёрзнуть. Я-то знаю. Не могу не думать, что мне, возможно, придётся выбирать для моей семьи способ смерти. Я живу с этим не первый день и это самое тяжёлое лично для меня. Это почти непереносимо. Но пока «почти» — живём дальше.

Не знаю, что больше всего гнетёт жену, но она плачет ночами, я вижу. Это самая гадкая разновидность мужской беспомощности — когда женщина плачет, а ты не можешь ничего сделать. Я многое умею, но не в моих силах починить сломавшийся мир. Тяжело ей. Живём в вечной полутьме, на аварийных лампах, в относительном холоде — держим плюс восемнадцать, экономим дрова. Я на службе ко всему привык, но жена у меня легко мёрзнет. Я всегда дразнил её «зябликом», ей комфортно при двадцати пяти и выше. Мне после Заполярья все кажется жарко, и мы раньше не раз препирались по этому поводу. Не всерьёз, конечно. Мы никогда всерьёз не ругаемся. Когда-то я ушёл со службы, чтобы она никогда больше не плакала, глядя в море с холодного берега, и мы долго-долго были счастливы. И даже теперь среди чёрных мыслей одна светлая — мы всё-таки вместе.

Черт с ней со службой. Эти «десять лет в стальном гробу…» не самые приятные воспоминания в моей жизни, хотя и не самые паршивые. Мне иногда кажется теперь, что мы снова лежим на грунте, а балласт продуть не можем. Реактор ещё работает, в отсеках тусклый аварийный свет, опреснители выдают воду, регенераторы — воздух, на камбузе полно еды — но отсек за отсеком заполняет вода, и всем понятно, что, если не произойдёт чуда, то тут мы и останемся. Эх, БЧ-53, маслопупие мое… Там была уверенность, что тебя ищут и слабая надежда, что найдут раньше, чем ты вдохнёшь в последнем пузыре под переборкой стылой забортной воды…

После службы я долго строил чужие дома, чтобы построить свой. Ушибленный Заполярьем, очертеневший от скученности в тесноте стальных отсеков, поселился подальше от людей, на отшибе, купив недорогую развалюшку с заросшим участком. Перспективы на газ не было, так что греться пришлось дорогим электричеством. Чтобы не разориться на нем, строил «энергоэффективный» многослойный каркасник — его можно и в одиночку возвести, если руки из нужного места растут. Дом получился настолько хорош, что даже холодной осенью отапливался чуть ли ни одним дыханием. Но живы мы до сих пор благодаря моей мудрой жене — она запретила мне разбирать оставшуюся от старого дома печку. «Зачем она нам? — спорил тогда я. — У нас электрический котёл и тёплые полы. У нас для уюта камин в гостиной! Печка всё равно слишком мала для нового дома! Она усложняет проект!». Жена настояла — небольшая, но фактурная печка ей нравилась. И что бы мы теперь делали с одним электрокотлом? Живём вокруг печки, она греет две спальни и коридор, но часть тёплого воздуха попадает в остальные помещения первого этажа, держа там плюсовую температуру. Гостиную подтапливаем камином. Второй этаж мы потеряли — наш первый затопленный отсек. Без циркуляции теплоносителя в трубах мы какое-то время поддерживали там температуру просто конвекцией — тёплый воздух поднимался через проем лестницы и, если не закрывать двери спален, то температура была пригодной для жизни. Старшая уж очень не хотела уходить из своей комнаты, да и мне кабинета было жалко… Тогда мы ещё ждали спасателей, жгли сигнальные лампы, думали, что нам только «день простоять, да ночь продержаться». Но холодало быстро, а снег, покрыв первый этаж, на втором остановился посередине окон. Видимо, весь кончился — температура упала так, что влага в воздухе уже не держится. Для первого этажа снег сыграл роль дополнительной теплоизоляции, но на второй его не хватило, и теплопотери оказались слишком велики. В сарае лежали упаковки утеплителя, предназначенные на стройку, я прокопал туда тоннель, притащил в дом и разложил пеноплекс в два слоя по полам второго этажа. Перекрыл воду, слил унитаз, залив колено тосолом и, демонтировав перила лестницы, закрыл проем большим листом ОСБ. Задраил затопленные отсеки.

Ничего ценного там не осталось — голая мебель. Когда дрова кончатся, и до неё дойдёт очередь — достанем. Книги, постели, одежду — всё перетащили вниз. Стало немного тесновато, но это ничего. Переставил в спальню и свой компьютер из кабинета. Он, в отличие от ноутбука, прожорлив, но на нем можно играть. Теперь у Старшей два часа в день скромного счастья — пока работает генератор, она гоняет свою эльфийку-лучницу по «Скайриму». Хотя бы там ей есть куда пойти. Лишние триста-четыреста ватт, но ничего, не жалко. Когда приходит время глушить генератор, она чуть не плачет, зато есть зачем ждать следующего включения. Создаёт иллюзию смысла, структурирует время, есть, о чем поболтать — Младший не отлипает от монитора все время игры и переживает за героиню, да и мы с женой с интересом слушаем рассказ о её приключениях. Событий у нас тут, мягко говоря, немного, а те новости, что есть — не радуют.