Когда листья станут золотыми - [30]

— А справятся они с перебросом?

— Вполне, это легко. В принципе, можно весь корабль отправить в прошлое даже с помощью вот такого прибора, — Ричард взял Алису за правую руку, запястье которой обвивал скромный серебряный браслетик, вполне приличествующий благовоспитанной барышне из Петербурга конца девятнадцатого века. Ни один современник Куприна и Менделеева не догадался бы, на что способно это украшение. — Надо его только должным образом отрегулировать.

— Да? А масса корабля?

— По массе нет таких уж ограничений, ну, сколько корабль может весить, пусть даже несколько десятков тонн. Вот еще на два порядка выше — и начнутся проблемы. Но безопаснее всего, конечно, построить прибор, способный видеть прошлое. Ну что, потом, может, примешь участие?

— Потом — да. А сейчас мне правда пора.

Алиса направилась к выходу, но у самой двери остановилась и, обернувшись, сказала:

— Мир спасать интересно. А спасение одной кошки ничего не изменит в мире. Но он, несомненно, изменится для этой самой кошки.

И вышла, не попрощавшись.

9.

Где был однажды свет,

Теперь спустилась тьма;

Где была однажды любовь,

Её больше нет,

Не говори «До свидания»,

Не говори «Я не пытался».

Алиса присела на стул у кровати.

— Как ты? — спросила она. Молодой человек, не глядя на нее, ответил:

— Нормально.

Он даже головы не повернул в ее сторону, когда она вошла. Что уж там Виталий навоображал…

— Я говорила с твоим врачом. Как спалось?

— Нормально.

— Некоторые сны цветные видят…

— Я ничего не видел.

Алиса слегка передвинула стул.

— Может, ты хочешь узнать что-нибудь… ну, об этом времени.

— Я в курсе, что это невозможно.

Ему, что же, успели рассказать, что его отправят назад? Уточнять Алиса не стала.

— Или о прошлом.

— О нем я знаю получше тебя.

Грубовато, но верно.

— О твоих, то есть наших, одноклассниках. Интересно?

— Нет.

— Жаль. А они тобой интересовались, Юлька, например. Она даже мне писала.

Коля рассмеялся коротким отрывистым смехом:

— Могу себе представить, что там говорилось, — потом уже другим тоном добавил:

— Постой, а как это она тебе могла писать? Ну, ты ей, это я еще понимаю.

— А говорил, неинтересно! Как раз это и понятно, а вот как я ей, это наоборот сложновато. Но я выкручивалась. Просила знакомых.

— А она что же, тоже просила знакомых?

— Нет, конечно. Но сколько есть мест, которые ничуть не изменились. Знаешь, даже в Виргинии был дуб, в котором оставляли записки еще до войны Севера и Юга. Они сохранились до сих пор, не полностью, но не совсем в труху превратились.

— Она ездила до этого дуба? — нотка любопытства из его голоса исчезла.

— Нет, конечно, в других местах оставляла, прятала в пакет, чтобы не истлела бумага. Но это только первые несколько раз, потом уже новые технологии выручали.

Коля не ответил. Молча глядел в окно, хотя летнее солнце, наверное, беспощадно слепило глаза.

— Занавеску опустить?

— Не надо.

— Я все-таки опущу, уж очень жарко, — Алиса прошла к стене, дотронулась до выключателя. На окно скользнуло покрытие — оно не закрывало обзора, лишь бьющий в глаза свет потускнел. — Так лучше?

— Нормально.

Но ведь только что он был таким же, как раньше! Прикидывается, что ему все равно? Не до конца проснулся? Или просто стыдно, обидно за свою жизнь, что она обо всем узнала?

— А Юля, кстати, за тебя переживала. Даже в письме просила меня помочь.

Тут Алиса слегка преувеличила. Юлька тогда писала лишь: «Я была в шоке, увидев его в таком состоянии. Боюсь, даже ты ничего бы не смогла сделать». Это можно было понять как намек, хотя, скорее всего, ничего такого Юлька в виду не имела.

— Сколько я здесь пробуду? — ее слова Коля просто проигнорировал.

— Здесь, в палате, еще несколько дней, а потом что-нибудь придумаем.

— Нет, не в палате. Когда я вернусь назад?

Алиса вдруг подумала, что внешне он все-таки очень изменился, и дело было даже не в возрасте. Не в вытянувшихся и загрубевших чертах, не в слегка оплывших веках и слабом шраме от ожога на левом виске. Но это действительно было лицо гостя из другого мира, мира танков на Красной площади и обнаглевшей от безнаказанности преступности, мира строящихся с нуля по непонятным законам экономики и политики, мира стремительно рвущейся на дыбы инфляции, задыхающихся от смога городов и вымирающих деревень, мира безработицы и коррупции. Казалось и странным, и в то же время естественным, что он по доброй воле желает вернуться туда.

— Коля, ты мог бы попасть обратно хоть завтра. Но я хочу быть уверена, что ты не… не вернешься к прежнему образу жизни.

— А это мое дело и моя жизнь.

Алиса решила пока не обращать на подобные выпады внимания.

— Ведь в Богородицкое ты вернуться не можешь. Тебе надо будет устроиться где-то. Кстати, какая профессия тебя интересует?

— Не знаю.

— Но чем-то же ты занимался?

— Бутылки собирал, — в голосе звучала издевка.

— Слушай, не наговаривай на себя! Я знаю, ты грузчиком работал.

— А если все лучше меня знаешь, зачем спрашиваешь?

— Ну хорошо. А жить где бы ты хотел?

— В Москве бомжей много, одним больше, одним меньше.

— Чего ты тогда назад-то рвешься?

— А чего здесь ловить, у вас даже сигарет нету.

— Не надо. Ты себя ведешь хуже непонятливого ребенка. Я же только хорошего тебе хочу.