Когда льду жарко… - [4]

… Да, шайба «жалит» больно. Но к синякам я привык быстро. А вот к неудачам привыкнуть так и не смог. Может быть, это оттого, что у себя в клубе, да и в сборной, нам чаще доводится побеждать, чем проигрывать? Неудачи прямо-таки физической болью отзываются во мне. Когда я был мальчишкой и случалось, что наша команда проигрывала, я не мог сдержать слез: так становилось горько и стыдно.

Первый раз это случилось через год после того, как мне дали хоккейную форму. Мы встречались с мальчишками из команды «Динамо», когда наш вратарь Саша Карнаухов получил травму и вышел из игры. Я был запасным. Тренер говорит: «Ну, давай, Владик, на лед!» Я встал в ворота и испугался. Этот страх был таким же сильным, как и тот, что я испытал на вышке в бассейне. Когда шайба летела в наши ворота, я закрывал глаза и шарахался от нее в сторону. К тому времени я уже знал, какая она тяжелая, эта шайба. Десять голов забили нашей команде в тот вечер.

После матча я сквозь рыдания сказал тренеру, что из меня никогда не получится вратарь. Ерфилов, как будто ничего не произошло, спокойно посмотрел на меня и произнес:

- Поздравляю тебя, Владик, с боевым крещением. Если будешь трудиться, у тебя все получится.

- Правда?

- Вытри слезы и завтра приходи на тренировку. Интересно, верил ли он действительно в то, что из

меня когда-нибудь выйдет вратарь?

Не думайте, что Ерфилов и в дальнейшем так же легко прощал мне ошибки. Помню, в том же сезоне у команды мальчиков 1950 года рождения не оказалось вратаря. Поставили меня, хотя я был на два года младше. Последний матч первенства Москвы мы играли в Тушино с «Крыльями Советов». Победа выводила нас в чемпионы. Но встреча закончилась со счетом 4:4, причем все четыре шайбы я пропустил от синей линии, то есть самым настоящим образом подвел команду. Тут уж и Ерфилов не выдержал:

- Эх, ты… За игру ставлю тебе единицу.

До сих пор осталось в памяти то ощущение несчастья, которое пережил тогда. Но, правда, в тот день судьба, видно, решила смилостивиться надо мной: через полчаса нам сообщили, что «Спартак» свой последний матч проиграл, а это значит - мы чемпионы!

Я страстно желал уничтожить в себе страх. «Надо убить его раз и навсегда»,- думал я, еще не зная тогда, что это невозможно, что не бывает в жизни абсолютно бесстрашных людей. Весь вопрос в том, может ли человек подавлять свои отрицательные эмоции - страх, нервозность, апатию. Мне надо было научиться управлять собой. Нельзя бояться шайбы. Нельзя бояться соперников, которые с бешеной скоростью мчатся на твои ворота. Только одно должно быть в голове у вратаря: не пропустить гол. Больно - терпи. Трудно - терпи. И думай. Все время думай, как сыграть лучше, надежнее…

В 12 лет я сам впервые получил серьезную травму. Шайба угодила в голову. Я не заревел только из-за того, что боялся: увидят слезы - выгонят из команды. К тому времени хоккей для меня был уже не просто очередным увлечением. Я полюбил эту игру так беззаветно и пылко, как может любить только мальчишка. На следующий день после травмы меня словно подменили. На тренировке я снова думал только о том, как бы увернуться от шайбы. Я забыл все, чему научился. И опять надо было начинать сначала… Снова была борьба с самим собой. Нелегкая это наука - уметь побеждать страх…

Отец поначалу скептически относился к моему новому увлечению. Хоккей, как, впрочем, и футбол, были ему глубоко безразличны. В те годы, если по телевизору транслировали какой-нибудь матч, отец демонстративно уходил в другую комнату.

- Подумаешь, вратарь,- шутливо подразнивал он меня.- Что от тебя толку - стоишь с помелом в воротах. Смотри, двоек в школе не получай, а то живо распрощаешься с хоккеем,- вполне серьезно заканчивал отец.

Ну, насчет двоек напоминать было излишне, потому что учеба у нас с братом всегда стояла на первом месте.

Забегая вперед, скажу, что впоследствии отец изменил свои взгляды на большой спорт. Сегодня он знает хоккей, что называется, вдоль и поперек. Его бывшие сослуживцы, встречаясь с отцом, не могут поверить: «Дмитрич, неужели ты стал болельщиком?»

Однако самая неистовая болельщица в нашей семье - мама. Когда во время трансляции хоккейного матча она садится перед телевизором, отец вывешивает в комнате автодорожный знак «Подача звуковых сигналов запрещена». Смысл ясен: болей, но не так бурно.

… Виталий Георгиевич не жалел времени, занимаясь со мной. Играет, скажем, во Дворце спорта московское «Динамо», он говорит:

- Сегодня идем на Чинова.

Это значит, что мы с Ерфиловым во время матча будем сидеть за воротами, которые защищает динамовский голкипер, и внимательно следить за всеми его действиями. Для меня это было хорошей школой. Так мы ходили «на Коноваленко», «на Зингера»… Смотрели, заимствовали опыт, подмечали недостатки, учились.

А время шло. Я уже довольно шустро отбивал шайбы, с удовольствием после уроков в школе мчался на каток. Больше я не говорил маме о своем желании стать чемпионом: верный признак того, что мальчишка превращается в юношу. Я скажу ей об этом чуточку позже, когда мы начнем работать с тренером Тарасовым…

Летом 1967 года в команде ЦСКА было три вратаря - Виктор Толмачев, Николай Толстиков и Владимир Полупанов. Старшему тренеру Анатолию Владимировичу Тарасову потребовался четвертый - для того, чтобы плодотворнее проводить тренировки. Я и не мечтал когда-нибудь играть в команде Тарасова. Тогда в армейском клубе были такие великие мастера, как Константин Локтев, Александр Альметов, Вениамин Александров, Анатолий Фирсов… Мог ли я, 15-летний мальчишка, думать о том, чтобы быть рядом с ними?