Когда дует северный ветер - [78]

— И с теми и с другими и трудно и легко.

— А здорово они отличаются друг от друга? — снова спрашиваю я.

Ут До и здесь не мешкает с ответом:

— Что за вопрос, как же им не отличаться-то? Услышишь такое, сразу подымить охота. Закурим-ка по одной.

Мы достаем сигареты. Он сует сигарету в рот, щелкает зажигалкой, но, почему-то не прикуривая, глядит на меня.

— С вами что хорошо, — говорит он наконец, — есть всегда о чем поговорить, со скуки не заснешь. Одна беда…

— Беда? Интересно…

— Зуд у вас прямо какой-то. Вопрос за вопросом задаете, дух перевести некогда.

— Есть такой грех. Ну а чем они все-таки различаются — янки с сайгонцами?

Он затягивается разок-другой и налегает на весло. Орудия знай себе бьют и бьют.

— Чем отличаются, спрашиваете?.. Да вот, к примеру, хоть утренний бой сегодняшний. Будь это янки, они дрались бы по-другому. Сайгонские-то вояки увидали: не выгорело дело, и на попятный сразу. Один повернул, дал деру, за ним — другой, третий, все до единого. Начальство, оно сзади держалось, видит такое и тоже драпать. У янки все с самого начала не так. Выберут место для атаки, сперва побомбят, обстреляют. Потом двинутся. Если бы даже три катера головных напоролись на преграду, опрокинулись, подорвались на гранатах, другие, как было приказано, прут и прут на рожон, пока всех не перестреляют. Вот вам и разница.

— И это все, да?

— Нет, не все. Дайте договорить… Янки, они вообще очень странные. Поначалу, как они пришли сюда, невозможно понять было: то ли умны чересчур, то ли глупы. Скажем, на марше — идут только по прямой. Встретится лужа — идут через лужу. Сайгонцы, те обойдут лужу посуху. Янки — нет. Топают напрямик. Первый с ходу хлюп в грязь, следом второй — хлюп! Мелка лужа — перемесят грязь, пройдут; глубока — шагают вброд. Друг за другом так и прут по брюхо в воде, как собаки. Или идут через двор чей-то, на хлев наткнутся. Чего проще — обойди, всего-то шагов пять в сторону. Нет, не желают. Прошибут ногой стену и дуют через хлев, след в след — только навоз из-под подметок летит. Сперва мы думали: чокнутые! Потом пригляделись — поняли. Ихняя армия-то — моторизованная, вот и сами они стали как машины. Командир проведет по карте линии: это — пехоте маршрут, они и чешут; это — самолетам, они летят; это — куда артиллерии бить, они и лупят. Флот, авиация, сухопутные части взаимодействуют как единый механизм — колесико к колесику притерто. Сбился с курса — пеняй на себя… А система огня у них — как все измерено, слажено, диву даешься! Сам убедился, когда укрепленные их посты штурмовали. Мы как сперва думали: прижмемся поближе к заграждениям или к самим укреплениям, и артиллерия ихняя нам не страшна. Ан нет! Видно, еще когда строили, все рассчитали, разметили. Чуть с постов этих запросят огня, они глянут на карты свои и бьют в точку. Осколки снарядов прямо на брустверы сыпятся. Если пойдем врукопашную, прорвемся внутрь и штабу ихнему станет ясно: укрепленному пункту конец, тут они бьют залпами — и час, и два, и больше — по чужим и по своим. В этом-то и особенность янки. Техника, взаимодействие отлаженное, ну и отсюда, наверно, прямолинейность, бездумность какая-то. Ясно, нет?

Пока он говорил, весло лежало у него на коленях, теперь он опустил весло в воду и налег на него.

— Значит, в этом вся разница?

— Да нет, что вы! — Он снова кладет весло на колени. — В первом же бою я увидел: воюют они как-то чудно́! У товарища Коя был тогда ручной пулемет, у меня «АК», у Тяу — «СКС». Янки шли по полю прямо на нас — рослые, здоровенные как буйволы. Мы стреляли — все трое — и вроде даже слышали, как наши пули впиваются в них. Подпустим поближе и разом открываем огонь. Они падали как подкошенные. Французы или сайгонские солдаты на их месте повернули бы — и давай бог ноги! Или хоть тактику бы сменили, рассредоточились — одни бы ударили в лоб, по садам, другие зашли с боков в тыл. Так было б вернее. Но янки и тогда, и в других боях на это не пошли. Перебьем первую их группу, следующая подползает — оттащить назад трупы. Ну, думаем, уволокут мертвяков и смоются. А они снова в атаку, прут прямиком под наши пули. Что, по-вашему, дальше было?

— Что же?

— Отправили их в преисподнюю, и все тут. Не железные же они, чтоб устоять против наших пуль. Глядь, еще одна группа ползет и тащит убитых из-под огня. Уселись подальше на поле, рис уже вымахал довольно высокий, и плачут в голос. Ревели как коровы. Услыхали мы это и решили: все — конец, им теперь не до драки. Не тут-то было: поплакали, взяли автоматы и опять под пули. И так с утра до полудня. Знаете, чем это кончилось?

— Чем?

— Расстреляли мы все патроны, пришлось отступить.

— Отступить?

— А какой еще выход был? Партизанская война, она такая и есть.

— И что потом?

— Ну, продвинулись они вперед, заняли нашу высотку. А по-ихнему, если взяли неприятельскую позицию, считай — победа. Мы первое время думали: чокнутые они. Потом только узнали, во всех наставлениях ихних так и сказано: нельзя, мол, рассеивать и дробить силы; собери их в кулак и бей в одно место, тогда и прорвешь позицию врага. При полном превосходстве сил в месте удара вражеская оборона рано или поздно будет прорвана. Так и вышло у них, когда мы, расстреляв все патроны, волей-неволей отступили… Они «овладели», так вроде, нашей позицией, а к вечеру оставили ее. Мы, конечно, вернулись обратно. Уж не знаю, есть ли и это в их наставлениях. Если будет у вас случай, спросите, ладно?