Когда цветут реки - [63]

Но Небесный Царь давно забыл те времена, когда тайпины двигались, нападали, освобождали города. Ему нужен был хорошо укрепленный Нанкин, хорошо построенный дворец, хорошо организованная гвардия. Он нашел себе столицу, основал династию, миллионы людей называли его царем Небесного Государства. Беспокойство Ли Сю-чена казалось ему подозрительным. Оставить нанкинскую крепость? Да разве дьяволы способны взять Нанкин, охраняемый четырьмя армиями?

Так думал не один Хун Сю-нюань. Думали так многие при его дворе.

Нанкин был недосягаем для маньчжурских дьяволов в течение восьми лет. Шесть вражеских лагерей у стен Небесной Столицы были уничтожены один за другим. Не было ли это явным указанием на могучую руку небесного отца?

Никто из придворных не думал о завтрашнем дне. Сомневаться в нем считалось святотатством.

В январе 1862 года около тринадцати тысяч воинов Ли Сю-чена появились в устье Хуанпу, около Усуна.

Английский сеттльмент выставил батальон пехоты и батарею артиллерии.

Другая колонна тайпинов наделала немало хлопот отряду Уорда и отошла после боя возле Гуанфулина. Уорд сообщил о «победе», хотя прекрасно знал, что имеет дело только с разведкой.

Но тайпины не стали брать Сунцзян. Они обошли Уорда и переправились через Хуанпу южнее Шанхая. Пятнадцатого февраля они обстреляли маньчжурские посты в городе.

Уорд объявил тревогу и обещал пленным тайпинам полную свободу и ежемесячное жалованье, если они примкнут к «поддельным чертям».

Несколько человек согласились, в том числе Ван Ян.

Ю, который непрестанно обдумывал новый побег, был потрясен, узнав об этом.

Сомневаться в честности отца недостойно китайского мальчика. Чем больше оставался Ю в лагере Уорда, тем более убеждался в том, что европейские авантюристы способны на любые поступки. Многолетняя ненависть застыла в сердце мальчика и превратилась в камень.

Он слишком много видел и знал для своих шестнадцати лет. Но поделиться своими сомнениями и страданиями ему было не с кем. Он привык молчать и думать. Иногда во сне виделась ему дорога, ведущая вдоль канала, вдоль длинного ряда стройных тополей. В конце этой дороги виднелся проблеск, похожий на зимнее небо перед утренней зарей. По каналу неслышно подходила маленькая рыбачья лодочка. В ней стоял человек с шестом — это был отец. Ю готов был прыгнуть в лодку, но ему приходило в голову, что теперь отец его — изменник… И Ю просыпался весь в поту.

Ван Ян изменил! Нет, не может быть! Тут есть что-то такое, чего нельзя понять.

Однажды он пытался обратиться к отцу, но не успел произнести и двух слов, как раздался крик: «Эй, китайчонок, прочь!» — И Маканайя замахнулся на него палкой. Пришлось уйти.

Ю показалось, что отец глядит на него как-то странно… может быть, даже ласково. Но мальчик не знал, что такое ласковый взор, он только смутно об этом догадывался. Обычно на него смотрели с издевкой. Ведь он был всего-навсего китаец, да еще бедный!

Двадцать четвертого февраля на рассвете равнина Гаоцзяо, на восточной стороне реки Хуанпу, перед самым Шанхаем, оказалась заполненной цинскими войсками. За длинным валом торчали тысячи копий и ружей. За ночь маньчжуры подвели подкрепления. Лю Юнь-фу сказал, что надо было атаковать ночью, а теперь разбить неприятеля будет труднее. Лю командовал уже дивизией, а командиром полка был Дэн. Слышавший эти слова Чжан Вэнь-чжи усмехнулся.

— За правый фланг я отвечаю, — сказал он. — Воины моей дивизии сделают то, что полагается.

Он ускакал со своими адъютантами. Лю посмотрел ему вслед.

— Жаль, что мы не атаковали ночью, — повторил он, — а теперь нам приходится рассчитывать только на правый фланг.

— Все-таки у Чжана крепкая дивизия, — сказал Дэн. Лю посмотрел на него и ничего не ответил. На стороне тайпинов, возле пушек, уже курились фитили. К величайшему огорчению цинских генералов, артиллерия у «разбойников» становилась все лучше и лучше. Тайпинские пушкари прославились на весь Китай. Группа воинов у пушки зарядила и навела свое орудие. Пехота заняла обычный боевой порядок шеренгами: впереди копейщики, за ними алебардщики, позади стрелки и кавалерия.

На правом фланге была полная тишина.

— Спят они там, что ли, эти безродные? — с досадой сказал наводчик, пожилой воин из-под Нанкина. — Они знают только одно — наживу..

— Ну, уж не все, — ответил молодой рекрут, специальностью которого было подавать ядра. — Солдаты не отвечают за генералов.

— А генерал у них Чжан Вэнь-чжи? — спросил кто-то из-за плетеного щита, которым была прикрыта пушка.

— Да, Чжан, торговец шелком и награбленными вещами, — продолжал нанкинец. — Я помню тяжелые мешки, которые мы таскали в Небесной Столице с его пропусками.

— Говорят, он был когда-то ростовщиком?

— Я это точно знаю, — вмешался Линь. Теперь он стал рослым молодым человеком. — Он был ростовщиком в Долине Долгих Удовольствий.

— Где это?

— Далеко! В ущельях, выше Учана…

— Мне рассказывали, что генерал Чжан посылал лазутчиков к неприятелю и получал письма от Цзэн Го-фаня.

— От самого Цзэн Го-фаня? А почему же Чжана до сих пор не казнили?

— У него есть покровители в Небесном Дворце.

— За такие слова тебе в столице отрубили бы голову! — отозвался человек из-под шита.