Когда цветут камни - [22]

Максим Корюков еще не знал, куда выведут батальон подземные тропы. Но ему было уже совершенно ясно: время, необходимое для того, чтобы ворваться в эти колодцы, выиграно! Теперь дело за находчивостью и боевой смекалкой солдат. Максим верил в своих солдат так же крепко, как в самого себя.

4

Батальоны, действующие слева, тоже дружно устремились вперед. Но сделали они это на две минуты позже и перед второй линией окопов противника попали под губительный огонь пулеметов.

Леня Прудников вместе с Медведевым, Роговым и Файзуллиным едва успели укрыться в неглубокой канаве. Над головами засвистели пули, осколки мин.

— Вперед! Вперед! Вперед!.. — кричали командиры.

Оживали все новые и новые пулеметные точки противника, и атака захлебнулась. Роты залегли. Упал рядом с Леней пулеметчик Рогов. Лежал и не шевелился. «Вот, кажется, и останется при нем весь запас его шуток, которые он скопил для деревни на целую пятилетку», — мелькнула у Лени горькая мысль. Файзуллин поднял Рогова за плечи, отер его лицо горстью снега, смешанного с землей.

— Коля, друка… зачем так? Не дышит. — И звякнула о ствол пулемета каска, свалившаяся с головы Файзуллина.

Этот звук будто разбудил Рогова. Он чуть приоткрыл один глаз и, поморщившись от досады на себя, произнес:

— Ага, напугался… Погоди, погоди, не вставай, иначе опять умру… а без меня ты сразу на смерть нарвешься…

Воротник у Рогова был в крови, видно, пуля царапнула ему шею. Но он и не думал покидать поле боя. Сейчас самое важное для него — удержать друга возле себя.

— Раз атака захлебнулась, — пояснил он, — нечего горячку пороть. Надо подождать, пока артиллеристы подтянут орудия, и тогда снова вместе пойдем.

— Ладно, друка, ладно, — поспешно согласился с ним Файзуллин. — Я думал, ты совсем туда один пошла.

— Ишь ты какой, в могилевскую послал… не выйдет. — Рогов приподнял голову и, взглянув своими острыми глазами на Леню, закричал:

— А ты что? Ложись, говорю!..

Через час на этом участке началась повторная артподготовка. Теперь в атаку вместе с пехотинцами ринулись тяжелые танки. Они должны были подавить пулеметные точки немцев.

Бежать за танками как-то легче, и всегда кажется, что менее опасно. Но вот один танк воспламенился, за ним второй, третий… Здесь тоже оказался противотанковый узел противника. Таких узлов перед плацдармом — не один.

— Танкисты горят!

— Как горят? Надо спасать! — не то вслух, не то про себя крикнул Леня и пополз к ближайшему горящему танку.

— Осторожно, боеприпасы взорвутся!.. Стой, я сам! — остановил его Медведев, подползая под днище танка. Он постучал в нижний люк и стал звать: — Скорей вылазь!

Но никто не откликнулся: экипаж погиб в момент удара в броню фаустпатрона.

Леня заглянул в танк через люк механика, и под шлемом у него зашевелились стриженые волосы…

Между тем как-то сами собой, словно ручейки в промоину, отделение за отделением, взвод за взводом, затем рота и весь батальон потекли вправо, на тот участок, где наступал батальон Корюкова. Потянуло туда и Леню.

Максим Корюков со своими ротами еще не вышел на открытое место, и где он находился — никто точно не знал. Тем не менее на участок, где наступал его батальон, вскоре устремился весь полк, затем дивизия, — там обозначился прорыв.

Часа через два где-то уже далеко впереди своей роты Леня встретил санитаров с носилками. Они несли стонущих солдат. Внимание Лени привлекла девушка. Она лежала на носилках, как-то неестественно повернув голову. Леня признал: та самая голубоглазая, что была вчера вечером в блиндаже Максима.

Виктор Медведев наклонился над ней, и его раскрасневшиеся пухлые щеки медленно бледнели.

— Это Надя Кольцова, — сказал он, — наша солдатская сестра. В ногу ее, кажется… Всю икру снесло…

«Вот она передовая, — подумал Леня. — Вчера эта голубоглазая улыбалась, смотрела на всех счастливыми глазами, и верилось, что ей, такой красивой и жизнерадостной, жизнь готовит большое счастье. А сегодня, сейчас погас ее взгляд. Теперь немного радостей ждет ее. Она, вероятно, умела хорошо танцевать… Да, что и говорить, девушка с покалеченной ногой — чему она может радоваться?..»

И Лене так стало жалко ее, что, если бы можно было, он отдал бы ей свою ногу, лишь бы она осталась такой же счастливой, какой видел ее вчера в блиндаже Максима.

— Ты вроде приуныл? — прервал его грустные думы Виктор Медведев.

— Да нет, так просто, постоять захотелось, — ответил Леня, не зная, что говорить.

— Я тоже в первом бою, как увидел знакомого человека с оторванной ногой, — так чуть не заревел… А потом привык. Первый бой самый тяжелый. Но ничего, вон, видишь, наши танки в прорыв ринулись. Значит, завтра или послезавтра салют в Москве. Салют за Варшаву, понял?!

Перебегая вместе с Медведевым с одной позиции на другую, Леня пока не понимал, что происходит на поле боя, но старался все делать так, как делают старшие товарищи. Припадал к земле, полз по-пластунски, вскакивал, кричал «ура», порой не зная, где фланги, где противник и откуда угрожает опасность. Шальные пули, что свистели над головой, и осколки снарядов, царапающие землю, ему казалось, искали его, Леонида Прудникова, но он старался вести себя так, чтоб товарищи не подумали о нем плохо, что он трус, — этого он боялся пуще всего.