Когда цветут камни - [24]

— Заряжен?

— Конечно. Давно готовился. Пальнем?

— Давай, — согласился Леня.

Долго ковырялся откатчик. Наконец раздался выстрел.

— Здорово? Вот бы твою Варю пугнуть этим, сразу бы другая стала. Подарить?

— Я тебе, Степа, подарю, я тебе постреляю… — послышался в штольне голос. Это Фрол Максимович пришел в забой.

Он внимательно осмотрел жилу и, к еще большей радости ребят, сказал:

— Молодцы, товарищи проходчики! Теперь этот забой назовем «Гвардейским», ведь вы у нас гвардейцы трудового фронта. Отдохнете день-два — и на новый объект. Каскил будем брать вот так, с двух направлений. А потом, как кончится война, когда вернутся люди с фронта, мы раскроем перед ними все наши победы!..

Леня часто встречался с Фролом Максимовичем, но такого восторженного и мечтательного увидел впервые.

Что-то подобное он заметил сейчас и в глазах подполковника Вербы, который сказал ему: «Теперь вы обстрелянный фронтовик», — и подумал: «Как похож этот первый день в бою на первый день в забое!»

Глава пятая ЦОССЕН — БЕРЛИН

1

Весть о большом наступлении русских с плацдарма южнее Варшавы прилетела в генштаб, расположенный в Цоссене (дачный район южнее Берлина), неожиданно.

Начальник генерального штаба Гудериан не сразу поверил этому. По сведениям разведки и по его личным расчетам, такое наступление могло начаться по крайней мере только суток через восемь. Командующий группой «Висла» вчера заверил фюрера, что наступление маршала Конева, начатое 12 января, будет остановлено к исходу дня 14 января, а остальным он вообще не даст подняться.

Но вот 1-й Белорусский поднялся…

— Нет, это не наступление, это маневр. Пора убедиться в неповоротливости русских штабов, — успокаивал Гудериан своих помощников. — А если это не маневр, то тем лучше для нас. Их ждет глубокое разочарование…

Гудериан считал, что все или почти все люди — актеры; маленькие умом всю жизнь играют больших, злые — добрых, грешные — святых, хитрые — откровенных, ленивые — трудолюбивых. И только он, генерал Гудериан, не играл, он оставался самим собой: опытным, высокоодаренным военным специалистом, которому неотступно приходится внушать своим подчиненным спокойствие, чтобы они могли сохранять способность нормально мыслить и давать правильную оценку событиям — в данном случае, начавшемуся сражению на Висле.

Неторопливым движением руки Гудериан нажал кнопку «машину к подъезду» и так же не торопясь спрятал личный пистолет в ящик стола: он собирался к фюреру, а после 20 июля 1944 года к Гитлеру никого не пускали с оружием.

20 июля — день покушения на Гитлера. Заговором руководил бывший начальник генерального штаба Людвик Бек и бывший имперский комиссар по контролю над ценами Карл Герделер. Они решили убить Гитлера и сформировать новое правительство. Гудериан был тогда не у дел и, зная о заговоре, готовился стать при новом правительстве начальником генштаба. Заговор, по мнению Гудериана, был подготовлен хорошо. Заговорщики сумели внести в ставку Гитлера, которая находилась в то время около Растенбурга, в Восточной Пруссии, сильный заряд взрывчатки и включить адскую машину (портфель со взрывчаткой поставил под стол Гитлера начальник штаба армии резерва полковник Штауфенберг как раз в то время, когда Гитлер проводил очередное совещание ставки).

Взрыв произошел своевременно. Погибло четыре генерала, в том числе адъютант фюрера генерал Шмидт, но Гитлер каким-то чудом остался жив и тотчас же, не теряя ни минуты, выступил по радио — будто ничего не случилось. Вскоре заговорщики и многие генералы, по списку Гиммлера, были схвачены и расстреляны.

Хотя Гудериан, так же как и Гиммлер, был тайно связан с заговорщиками, ему посчастливилось: он не попал в список «подозрительных». Тогда же Гитлер пригласил его возглавить «суд чести» над заговорщиками, а затем предложил пост начальника генерального штаба. И вышло так, что Гудериан был глубоко признателен расстрелянным заговорщикам: они не выдали его, и он получил от Гитлера то, что было обещано ими.

Но беда была в ином: генеральный штаб сделался теперь всего-навсего протокольным отделом фюрера. Да и слава танкового короля померкла. А когда-то танковые дивизии Гудериана врезались в глубь России и, так, казалось ему, кромсали оборону русских, как стальные ножницы марлевую занавеску.

Недавно Гудериану удалось высказать Гитлеру свои мысли об усилении Восточного фронта танковыми частями за счет Западного. На Западном фронте, в Арденнах, пора переходить к жестокой обороне, а подвижные силы — танковые дивизии — бросить против русских. Гитлер согласился было, но, взглянув на присутствующих при этом разговоре Геббельса и Риббентропа, ответил:

— Западный противник может стать другом, когда убедится в непобедимости Германии.

«Конечно, Гитлер политик, — признал тогда Гудериан. — Но в наше время никакая политика не может иметь успеха без прозорливой военной стратегии…»

Гудериан изредка критиковал Гитлера, чтоб не казаться самому себе мелким: величие другого всегда чем-то ранит тщеславного человека.

«Сегодня надо пожаловаться фюреру на командующего группой «Висла», — решил Гудериан, уже сидя в машине. — Сто тысяч фаустпатронов лежат в познанском арсенале, а командующий до сих пор не распорядился выдать их войскам. Фаустпатроны — превосходное оружие. Оно поможет нам быстро свести к нулю количественное превосходство русских в танках. В конце концов после сражения на Висле русские останутся без танков».