Когда цветут камни - [21]

Прошло десять минут. Двадцать, двадцать пять… И тут Леня заметил, что все смотрят направо, в сторону батальона Максима Корюкова. Там уже началось движение.

«Разве так можно? Ведь впереди еще рвутся снаряды!» Леня взволновался, думая о Максиме. Смутно и разорванно пронеслось воспоминание о вчерашнем дне. Он был у Максима в гостях, рассказывал, как живет Громатуха. Максим задумчиво смотрел Лене в глаза, слушая о новых шахтах, о рабочих, расспрашивал о методах проходки штолен. В блиндаже сидели ординарец Миша, голубоглазая девушка в погонах старшины медицинской службы и высокий чубатый лейтенант Движенко — комсорг полка, с которым Леня познакомился в штабе, когда становился на комсомольский учет. Все напряженно слушали рассказ о Громатухе, интерес их был так неподделен, словно на этом далеком прииске жили их родители или близкие. Лене хотелось поподробнее рассказать Максиму про Фрола Максимовича, про Татьяну Васильевну, про Варю, от души пожалеть Василия, пропавшего без вести, но Максим почему-то упрямо все переводил разговор на другое. Не хотел, видимо, перед наступлением тревожить свое сердце разговорами о пропавшем брате, да еще в присутствии своих подчиненных. Весь он был в отца — молчаливый, замкнутый. Такие не любят показывать свое горе.

Вскоре Максима вызвали в штаб полка, и Лене не довелось больше поговорить с ним. А сейчас, повернув голову, он увидел на озаренном вспышками косогоре Максима, бегущего вперед. Широко раскинув огромные руки, Максим поднимал батальон раньше установленного срока. Поднял и повел роты под огонь своей артиллерии.

«Что он делает? Может, он не сверил часы, они у него спешат?..»

3

Нет, часы у комбата Корюкова были сверены и шли точно. Но он действительно спешил.

Прошло лишь около полутора суток с тех пор, как ему удалось заметить в обороне противника новые неведомые сооружения, похожие на колодцы. Он не сомневался, что в этих колодцах таится какая-то неожиданность. И он решил атаковать эти укрепления раньше, чем закончится артиллерийская подготовка, раньше, чем солдаты противника вернутся из укрытий к огневым точкам: противник не успеет открыть огонь из этих новых неизвестных сооружений. Всего лишь на считанные секунды надо опередить врага. Конечно, тут не обойтись без риска и даже без возможных потерь от огня своей артиллерии. Но легче потерять несколько бойцов, чем сотню.

Ночью уговаривал Корюков командиров батарей, расчеты орудий, по-братски обнимал наводчиков, упрашивая, чтобы на участке батальона они на две минуты раньше установленного срока перенесли огонь. Артиллеристы понимали, зачем он просит их об этом, и обратились к своему артиллерийскому начальнику. Последовал категорический отказ.

— Ну что ж, батальон я все же подниму на две минуты раньше срока, — сказал Максим командирам батарей. — Бейте по своим.

И ушел от них.

Просьбу Корюкова действительно было трудно выполнить. И даже невозможно. Дело в том, что по участку, о котором идет речь, был запланирован огонь орудий различных мощностей и калибров. Значит, чтобы изменить режим огня на одном участке, надо было внести поправки в график и план артиллерийского наступления во всех инстанциях, вплоть до командующего фронтом. А оттуда в свою очередь должны были дать команду по полкам, дивизионам и батареям всех систем ствольной и реактивной артиллерии. Времени для такой ломки графика и плана оставалось мало, весь огромный механизм огня был уже приведен в движение. Еще с вечера дивизионы реактивной артиллерии, получив координаты, мчались из глубоких тылов фронта к огневым позициям. Принять поправки они уже не могли. Если бы Максим Корюков передал свою просьбу лично командующему фронтом, то и тот, пожалуй, отказал бы ему. Изменить график огня было так же невозможно, как невозможно вернуть звук колокола после удара…

И вот уже двадцать восемь минут, не умолкая, гремели орудия.

Мощность огня возрастала — приближался конец артподготовки. Давая заключительные залпы, усилили огонь и батареи непосредственной поддержки пехоты, и орудия прямой наводки. Не было, пожалуй, другого человека, который с таким напряжением следил бы за разрывами снарядов в границах наступления батальона, как Корюков. И вдруг он заметил (или ему показалось это), что огонь перед батальоном несколько ослаб. Да, скорее всего, только показалось, потому что он ждал этого. Но раз батальон поднялся — останавливаться нельзя. И Максим, Поверив, что батарейцы вняли его мольбе, восторженно воскликнул:

— Молодцы наводчики, молодцы!..

Солдаты не слышали крика комбата, но всем существом чувствовали, что медлить нельзя, и пошли за ним.

Минута, другая… Батальон достигает первой траншеи противника и, не останавливаясь, устремляется вперед, ко второй траншее. Самые проворные гвардейцы, выделенные Крюковым для блокирования новых, неразгаданных сооружений противника, приближаясь к цели, обнаруживают, что перед ними железобетонные колодцы, расположенные в шахматном порядке. Это противотанковый узел. Раздумывать некогда. В колодцы летят гранаты. Затем весь батальон как бы проваливается в землю; минута — и, разделившись на мелкие группы, он устремляется по ходам сообщения, к базе противотанкового узла.