Когда бессильны пушки - [8]
Дело в том, что я их нарочно свел не в католическую церковь, а в немецкую протестантскую. Немудрено, что это богослужение показалось недалеким бретонским[3] крестьянам несколько необыкновенным.
Ровно через час я их отвел обратно в казарму. После этой истории у солдат пропала всякая охота по воскресеньям отправляться в церковь… Никакие увещевания благочестивого капитана не достигали цели.
Вскоре начальство, однако, выяснило настоящую причину такого внезапного упадка религиозного чувства у «людей».
Тогда капитан вызвал меня для об'яснений:
— Скажите мне, сержант, куда вы водили солдат?
— В церковь, господин капитан.
— В какую церковь?
— В самую красивую местную церковь, с двумя колокольнями, господин капитан.
— Болван, вы свели их в немецкую церковь. Если что-нибудь подобное еще раз случится, вам не сдобровать. Запомните раз навсегда, что адрес католической церкви вы должны знать так же хорошо, как адрес штаба[4].
Ребята, окружавшие француза, весело рассмеялись и приготовились к дальнейшему рассказу, но Генрих прервал его:
— Товарищи, пора начинать.
Собравшиеся уселись в кружок. Генрих подождал еще несколько минут.
— Ну, как-будто все,— проговорил он,— теперь начнем.
— Как все? Ведь собрались 15, а должно быть 23 человека.
— Остальные не придут: арестованы. Значит, начинаем. Вот, товарищи, в чем дело. Настоящее совещание должно будет на основании уже имеющегося опыта наметить дальнейшие пути нашей работы.
У нас есть большие и безусловные достижения. Это, во-первых, то, что наша организация теперь сплочена более чем когда бы то ни было. Во-вторых, нам удалось за короткий срок добиться значительных результатов в антимилитаристской работе среди оккупационных войск и наладить связь с имеющимися в их составе членами французского комсомола.
Однако навряд ли среди собравшихся найдется хоть один товарищ, который успокоился бы на наших достижениях. Недостатков в нашей работе много. Наша организация безо всякой почти подготовки перешла на нелегальное положение. Эта неподготовленность стоила нам многих арестованных и сильно мешала работе. Нужно, чтобы на этом совещании выступили на ряду с членами комитета и секретарями ячеек работники ведающие нашей техникой. Необходимо с присутствующим здесь французским товарищем наметить более совершенные формы связи с оккупационными войсками, в особенности в области распространения агитационной литературы.
Присутствующий здесь от партийного комитета тов. Макс сейчас расскажет нам вкратце о политическом положении. Ему я и даю первое слово…
Тов. Макс — уже пожилой, чуть толстеющий рабочий — тихо, почти шопотом>{5}, начал свою информацию. Все, за исключением двух товарищей, выставленных в дозор, внимательно слушали докладчика.
Невдалеке послышался шелест.
— Эй, кто там, пароль?
— Ни с места…— из-за шелковых головок камышей чернели дула винтовок.— Вы арестованы.
Как на зло, луна, высвободившаяся из туч, освещала местность мертвенным и ровным светом. Удрать нельзя. Это было бы равносильно смерти.
Зябко поеживаясь, пятнадцать участников провалившегося совещания пошли в город, окруженные большим отрядом французских солдат. Их повели в штаб.
25 января 1924 года во французской газете «Тан» появилось сообщение:
«Французской сыскной полиции после продолжавшегося свыше месяца розыска удалось разоблачить коммунистическую интернациональную шайку, занимавшуюся антимилитаристской пропагандой среди солдат французской оккупационной армии. Арестовано свыше 70 лиц».
Примерно в то же время военный министр Французской республики господин Мажино, возвратившись из своей поездки в Рур, дал интервью другой буржуазной газете «Матен» в которой он удостоверил, что «моральное» состояние войск не оставляет желать лучшего и что вся коммунистическая пропаганда не имела никакого воздействия на солдат.
Господин Мажино был прав.
«Моральное» состояние войск было действительно прекрасно, но… исключительно в пользу коммунистической партии.
И поэтому на раскрытие коммунистических организаций в Рур была послана французская сыскная полиция.
Расправа
Назавтра же после ареста начались допросы. Арестованных водили к следователю по-одному, водили по-двое и по-трое для очных ставок, уговаривали, упрашивали, угрожали и били. Били долго и тщательно, со знанием дела. Били… вежливо.
Товарища Макса, например, вежливо попросили предварительно снять очки, чтобы удобней было бить. Он снял очки, и „культурные" кулаки французских сыщиков раздробили ему челюсть. Германа Лауба, секретаря комсомольского комитета, избивали в течение целого ряда дней.
Шесть чиновников Французской республики пробовали свои силы на этом товарище, награждая его ударами кулаков и пинками ног. Они применяли все способы пыток, известные в мировой полицейской практике, но добиться от него того, что им требовалось узнать, так и не удалось.
Тогда к нему применили последнее завоевание французской полицейской науки…
Полицейский комиссар собственноручно ввел ему в нос особый аппарат, причиняющий невыносимые страдания…
Не обращая внимания на вопли Лауба, его в течение нескольких часов били по носу. Он падал в обморок. Его окачивали водой, приводили в себя и снова били.
