Кофе в постель - [8]

С трудом отдышавшаяся Сима не сразу обратила внимание на странные взгляды пассажиров: «Наверное, тушь с ресниц потекла.

Ну ничего, до дома близко. Доберусь как-нибудь».

Едва вошла в квартиру, как Пузиков вылупил от изумления глаза:

— А где же твоя «норка»? Что это у тебя на голове?

Сима подбежала к зеркалу и замерла: на её голове красовалась кроличья, вся в проплешинах чужая шапка…

«Так вот почему тот пьяный мужик так долго бежал за автобусом. Второпях я его шапку на себя напялила. А где же моя „норка“?»

Сима повернулась к зеркалу боком и облегченно вздохнула: норковая шапка свисала сзади на шелковых тесемках.

— Ой! Да я чужую шапку нечаянно схватила! Что теперь делать?

Пузиков злорадно ухмыльнулся:

— Надо идти в милицию.

Выслушав объяснения странной пары, дежурным критически осмотрел свалявшийся кроличий мех:

— Был тут у нас полчаса назад заявитель. Плел какую-то чепуху про банду, орудующую в районе автобусной остановки. Утверждал, что главарем у них женщина. А на вопрос о её приметах сдуру брякнул: «Очень быстро бегает». Так, значит, он о вас говорил? Ну вы, Пузиковы, даете! Вчера с вас шапку сняли, а сегодня вы мужика грабанули!

Заметив испуганный взгляд Симы, дежурный смягчился:

— Ладно, не переживайте вы так! Эта драная кроличья шапка и копейки не стоит. У моей тещи в огороде на чучеле и то поприличнее ушанка болтается. Пишите заявление и оставьте эту лохмоту. Может быть, тот чудак ещё раз к нам зайдет, вернем ему «ценность».

Дома Сима грустно пошутила:

— Мы с тобою, Миша, за одни сутки из потерпевших в разбойники переквалифицировались.

Супруги расхохотались. Но навсегда исчезнувшую бобровую шапку Пузикова было все-таки жаль.

Искусственный жемчуг

В камере стоял специфический запах дезинфицирующих веществ, влажного свежевымытого дерева и человеческих тел. Павел Холодов не спал. Казалось, что кошмар последних, сумбурно и глупо прожитых суток будет терзать его всю жизнь.

Холодов и раньше ревновал жену, а в последнее время, когда она почти перестала скрывать отчужденность, мучился особенно. Неделю назад Марина внезапно взяла горящую путевку и уехала отдыхать на юг.

И вот теперь, заняв денег, он решил лететь вслед за ней, чтобы убедиться, насколько верны его подозрения. Перед отлетом, как обычно, когда ему было трудно, встретился с другом детства Володькой Шпыревым. В глубине души понимая опрометчивость поступка, нуждался в совете друга. В небольшом кафе было тихо и уютно. В последний раз они встречались здесь с Володькой три года назад, когда тот разводился с Ниной. Павел говорил тогда в общем-то правильные слова о необходимости терпения в семейной жизни. Володька мог сказать ему сейчас то же самое, но тот, умудренный опытом двух женитьб, утешать не стал. «Стоит ли за тысячу верст тащиться, чтобы познать горькую истину? Живи лучше в слепой вере. Билет на самолет сдай, а на вырученные деньги купи Маринке подарок и вручи в день возвращения с курорта».

Павел понимал правоту друга, но сдавать билет не собирался. Он знал, что не отступит, и лишь хотел, чтобы хоть один человек на свете понял его до конца, если там, на юге, произойдет что-нибудь чрезвычайное.

И теперь, лежа на нарах в камере, Павел ясно понимал, что уже тогда настраивался на исключительные обстоятельства и недаром положил в карман складной нож с тяжелой металлической рукояткой.

Накануне отлета и потом, в самолете, он пытался представить, как все произойдет. Но с самого начала все пошло не по его сценарию. Прежде всего пришлось отказаться от попытки найти её днем среди множества полуголых тел на пляже и до вечера скрывался в кустах возле столовой санатория. Со своего наблюдательного пункта видел, как Маринка прошла на ужин, а затем вернулась в свой корпус. Пока все шло нормально и возле неё никто не увивался. Но он ждал главного — танцев.

Павел аж задохнулся от ярости, увидев жену в компании накрашенных, разодетых девиц. Она была в новом платье и, что его особенно возмутило, на шею надела бусы, подаренные им ещё в студенческие годы, когда только начинал за ней ухаживать. Бусы были из искусственного жемчуга, стоили дешево, но имели вполне солидный вид и очень ей шли.

«Ишь ты, расфуфырилась, словно семнадцатилетняя», — зло думал он, незаметно следуя за подругами в приморский парк. Возле танцверанды собралась молодежь города, и емувсе время приходилось напряженно следить за женой, чтобы не упустить из виду. Марина станцевала всего два раза и то с пожилым лысоватым типом, которого всерьез принимать нестоило.

Вечер уже близился к концу, когда к ней прицепился молодой настырный парень. Почти на голову выше Павла, стройный и загорелый, с тонкими усиками на смуглом лице, он представлял реальную опасность.

По гибкой фигуре и ловким, точно рассчитанным движениям чувствовалась спортивная сноровка, и Павел прикинул, что если дело дойдет до драки, то ему придется не сладко. Невольно рука в кармане сжала нож: «Раскрывать не буду, так врежу, — подзадорил себя, — а может быть и попугаю лезвием. Пусть Маринка полюбуется, как её кавалер хвост подожмет!»

Вынужденный скрываться, Павел вел наблюдение с противоположной стороны танцплощадки. И когда этот хлюст внезапно, не дожидаясь окончания очередного танца, повел её к выходу, по-хозяйски обняв за плечи, Павел устремился сквозь толпу, но не успел перехватить их до того, как они скрылись. Он бросился наугад, продираясь сквозь колючие кусты. Глаза, постепенно привыкшие к темноте, вдруг разглядели их совсем рядом, тесно прижавшихся к дереву. Не раздумывая, он ринулся навстречу своей судьбе…