Поэтому, когда на столе ударил телефонный набат, Рябоконь уже знал, по ком он звонит. Дознаватель поправил форму, надел фуражку, глубоко вздохнул и, встав перед аппаратом по стойке «смирно!», снял трубку.
…Михаил вышел на залитое солнцем крыльцо, заплеванное дознавателями и дознаваемыми. Парило нестерпимо, как перед дождем. Он порывисто вдохнул полной грудью горячего влажного воздушка, и, совершенно неожиданно для себя, перекрестился:
«Отче наш. Иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли».
По небу пробежала тень, и где-то далеко-высоко громыхнуло, словно в ответ, как будто катнули бочку по камням.
«Хлеб наш насущный даждь нам днесь; и остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим; и не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого. Слава Отцу и Сыну и Святому Духу, и ныне и присно и во веки веков. Аминь».
Теперь бабахнуло совсем рядом. Потемнело. Рванул по улице невесть откуда взявшийся ветер, закрутил маленькими торнадо уличный сор, пошвырялся и затих.
Большая дождинка чиркнула по рубахе. Другая ударила по щеке.
Профатилов поднял к небу лицо. Сверху к земле летели стремительные несчётные капли. Он раскинул руки и шагнул под принявший его дождь. С треском разорвалось небо над головой и, не в силах более сдерживать гнев, потоки воды обрушились на Михаила. Вмиг вокруг по щиколотки вскипела бешенная дождевая пена. Холодные струи били в темя, в закрытые глазницы, стучали в сердце. Успокаивали гнев. Остужали гордыню. Смывали страхи. И секли, секли, секли…
«Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, молитв ради Пречистыя Твоея Матере, преподобных и богоносных Отец наших и всех святых, помилуй нас. Аминь»…
