Кодекс имиджмейкера - [51]
– Я ненавижу эту работу…
Авгиевы конюшни памяти
Я ни разу не слыхал, чтобы какой-нибудь старик позабыл, в каком месте он закопал клад.
Цицерон
Молодой дознаватель ловко шил дело, застенчиво лучась юношеским румянцем. Россыпь вываленных на Профатилова вопросов как-то сама собою крепко сплеталась в тугую сеть подозрений, а то и, на взгляд правоохранителя, преступлений. Профатилов совершенно беспомощно барахтался в процессе дознания, словно огромная рыба на мелководье, куда она по недоумию своему выперлась.
Который час мычал совершенно не убедительное:
– Не помню. Столько времени прошло… Не знаю.
В духоте кабинета разболелась голова. Хотелось пить. Из-под осклизлых подмышек пот мерзко сползал к брючному ремню. В какой-то момент Михаила Иосифовича накрыл панический ужас от сознания того, что на него собираются навесить всех собак. И его, такого тёртого калача какой-то юный дознаватель в лёгкую, как младенца, пакует «в далёкий край на долгие года».
То, что эта возня – заказ чистой воды, ясно, как божий день. В любое другое время Лазебный – старший или другой нанятый адвокат разделал бы этого мальчика под орех. Но не теперь.
«Кому-то понадобился мой скальп? Думаю, нет. Скорее всего, требуется потешить уязвлённое самолюбие. Пнуть пару трупов. Эго помассировать. Кузнецов? Игнатов? Нет – они снова в дружбе и доле с мэром. Явлунько? Слабоват председатель – ресурсы не те. Остается Сафонов. Но, если это он, тогда дело – дрянь, массажем тут не обойтись. Кого-то порвут – к гадалке не ходи.»
Профатилов тоскливо глянул в белёсое немытое окно кабинета. Меж рамами в пыльной паутине судорожно билась в прощальном танце глупая муха.
«Символично. И показательно».
Гениальность загнанных в угол, неспособных ни к чему, затрамбованных и загноблённых людей как раз в том, что они способны на всё. Разом ломается ограничитель страха. Слетает стопор чегототамбоязни со стальной шестерни бесконечной выдержки, и та же сила, только что мявшая, плющившая, стиравшая в порошок, вдавливающая в дерьмо, получает страшный обратный ход. Сила противодействия равна силе действия.
Поднятой рукой Профатилов на полуслове оборвал вопрос дознователя – достал телефон и набрал аварийно-спасательный номер друга – «0». Владимир Петрович долго не отвечал, видимо, отслеживая абонента, но, в конце концов, всё же бесстрастно отозвался:
– Слушаю вас…
– Привет, дружище! Меня тут, – Профатилов обвёл кабинет свободной рукой, словно визави видел через телефонную трубку, – в ментуре прессуют. Как там у вас говорят – горбатого лепят? Я требую или немедленно прекратить этот балаган…
– Или?
Михаил Иосифович начав говорить с нарочитой небрежностью, не выдержал взятого тона, сорвался на крик: – Или прощайте звёзды и лампасы! – и уже совсем психанув, взвизгнул: – Понял?
Дознаватель отложил бумаги и с удивлением взглянул на Профатилова, словно видел того впервые – клиент упёрся рогом и не хочет идти на бойню. Мясо сопротивляется шампурам. Бунт забавный, но совершенно бессмысленный.
Никак не ожидавший такого хамства Петрович слегка растерялся, хрюкнул в трубку:
– Ты что, друг, пьян? Ишь тебя распирает, как фурункул на жопе! Иди, проспись, шутник.
– Какие уж тут шутки, Вова! Твои откровения я сейчас же отправляю Сафонову. Кто он там теперь в высоких кабинетах? Не напомнишь? Да и шефов своих удивишь безмерно. От тебя мокрого места не останется.
– Блефуешь, дружище.
– Блеф? Ха! Знаешь, самый замечательный экспромт – это заранее подготовленный. Послушай это… – Профатилов включил встроенный в телефон диктофон и пустил запись, до времени хранившуюся на заветной цифровой полочке:
«…А такие, как Сафонов и иже с ним, из породы опасных зверохапуг. Пароходами из страны зерно прёт. А от этого наш каравай только дорожает. Ему на Свободно плевать, у него Госдума на уме. Вот куда он метит. А ты в нашей борьбе нам крепко помог.
Ты думал, что уничтожил информацию на сафоновских компах? Ан нет. На самом деле ты её украл. Слизал подчистую все файлы. Коммерческую и приватную информацию качнул на спутник. Счета, банки, активы, пароли доступа, партнёры, акционеры, любовницы, продажные чиновники – всё теперь у нас. Так что, мы научим Игоря Сергеевича Сафонова Родину любить!»…
– Подлец ты, друг Миша. Эх, надо было тебя в свободнинской бухте утопить.
– О чём ты, Вова? Что за ярлыки, убогие штампы? Ах, подлец… В таком случае ты – отъявленный мерзавец. Не ты ли поучал, что правила таковы, что нет никаких правил? Знаю – наш разговор последний. И вот, что я тебе скажу, ты уж послушай. Подлость, говоришь? Пусть так. Из-за страха моя подлость. Ты же подлюшничаешь из-за ненависти. Завидуешь таким, как Сафонов: их успеху, смелости, богатству, благополучию. И, заливаясь желчью, ненавидишь их до печёночной колики. Да и не за державу ты радеешь, а за свой живот – как бы кого прищучить, зубами в филей вонзиться да кусок побольше урвать. Что б ты им подавился, друг!
Дознаватель внимал дивные речи, открыв рот. Румянощёкий Василий Николаевич от напряжения аж привстал со стула. Став одним гигантским ухом, весь обратился в слух и силился разобрать поступь своей судьбы в разговорах имиджмейкера с незнакомцем. Жизнь выкинула дикое коленцо – подсунула этого Профатилова. Эх, кабы знать прежде, и не связывался бы вовсе…
Олег Кашин (1980) российский журналист и политический активист. Автор книг «Всюду жизнь», «Развал», «Власть: монополия на насилие» и «Реакция Путина», а также фантастической повести «Роисся вперде». В книге «Горби-дрим» пытается реконструировать логику действий Михаила Горбачева с самого начала политической карьеры до передачи власти Борису Ельцину.Конечно, я совершенно не настаиваю на том, что именно моя версия, которую я рассказываю в книге, правдива и достоверна. Но на чем я настаиваю всерьез: то, что мы сейчас знаем о Горбачеве – вот это в любом случае неправда.
Загадочный рассказчик, чья судьба неразрывно связана с жизнью главных героев, начинает свою страшную и одновременно трогательную историю. Историю, начало которой было положено в 1939 году. Зиглинда живет в Берлине в обычной семье. Мама — домохозяйка, а папа работает цензором: вымарывает из книг запрещенные слова. Его любимое занятие — вырезать фигурки из черной бумаги и ждать конца войны. Но война продолжается, и семья девочки гибнет, а она оказывается в опустевшем здании театра — единственном месте, где можно чувствовать себя в безопасности.
Случайная встреча семилетнего Адама и Барона – пожилого одинокого физика с оригинальными взглядами на бытие – круто меняет судьбу мальчика, до того обещавшую быть непримечательной. Впрочем, меняет она и жизнь мужчины, который относится к своему подопечному словно к родному сыну. Исповедуя гедонизм, Барон игнорирует течение времени и избегает привязанностей. Этому он учит и Адама. Однако теория пребывания в золотом коконе начинает трещать по швам, когда Адам познает любовь и связывает себя узами с девушкой, обреченной на скорую смерть…
Пять месяцев назад Ник, бойфренд Валери Лефтман, открыл стрельбу в школьной столовой, убив многих учеников и учителей и застрелив себя. Пытаясь его остановить, Валери получила ранение в ногу и случайно спасла жизнь своей одноклассницы. Однако ее обвинили в случившемся из-за списка, который она помогла составить, – Списка ненависти, включающего более сотни людей и явлений, которые ненавидели Валери и Ник. Все лето девушка провела в больнице, где с ней обращались как с возможной подозреваемой. Оказавшись наконец дома, Вал готовится вернуться в школу и продолжить обучение в выпускном классе.
Семья Липы — семья предпринимателей. Она, ее родители и младший брат Берти зарабатывают себе на жизнь сбором металлолома. Их бизнес труден, непостоянен, а порой и просто опасен, хотя семья живет в мире возвышенных метафор, созданных главой семьи. Их труд — благороден, платят за него — «звонкой монетой», а найденные предметы свозятся прямиком в… «Рай».В романе одного из самых ярких голосов немецкоязычной литературы соединились фантазия и суровая семейная история, гротеск и трагедия целого поколения, оторванного от корней.
Родители маленького Димы интересуются политикой и ведут интенсивную общественную жизнь. У каждого из них активная гражданская позиция. Но вот беда: мама и папа принадлежат к прямо противоположным лагерям на политическом поле. Очень скоро Дима замечает, что трагически расколота не только его семья… Книга содержит нецензурную брань.