Кочевая кровь - [2]

– Да это цинизм какой-то – рассуждать, кто раньше умрет! – Валерий Петрович передохнул, набрался сил для нового диспута.

– А на похоронах стреляться – не цинизм? – буром попер я. – Мог бы на кладбище встать у ее могилы и тогда на курок нажать.

– Не, Андрей, ты ерунду говоришь! – не согласился Першин. – На могиле стреляться – еще больше мороки. Сам представь, тело самоубийцы упадет в могилу. Его по-любому доставать придется – на экспертизу везти. В квартире хоть… Ай, нет! И то, и то, по большому счету, – скотство, неуважение к людям. Почему бы этому дяде Мише после похорон не застрелиться? Пришел бы один на ее могилку, посидел, вспомнил былое – и жми на курок!

– Бред собачий! – возмутился Васильев. – Если он один застрелится, то неизвестно, кому пистолет достанется. Нынче на кладбищах полно темных личностей ошивается, найдут ствол и бандитам за копейки продадут.

– А какой пистолет у него был? – спросил я.

– Браунинг. Маленький такой, в ладошку помещается. Одну пулю он израсходовал, а еще две в магазине остались.

На столе у Валерия Петровича зазвонил телефон. Мы переглянулись: поздний звонок ничего хорошего не предвещал.

– Начальник отдела охраны общественного порядка Десницкий, – представился Валерий Петрович. – Чего там? А кто проверял? И что, есть следы насильственной смерти? Я понял тебя, сейчас решим, кому выезжать.

Десницкий вернул трубку на место.

– На свалке обнаружили труп, следов насильственной смерти нет, но постовые, которые осматривали тело, требуют приезда начальства. Что-то с этим покойником не то. Кто поедет?

Васильев, не задумываясь, указал на меня.

– Андрей Николаевич съездит. Его дома семеро по лавкам не ждут. К тому же свалка – это его участок.

– Чертовщина какая-то! – пробормотал я. – Как Первое мая, так мне убийство достается: то одноклассницу застрелили, то в прошлом году сосед по общежитию жену зарезал. Сколько сейчас времени? Половина восьмого? С этим трупом придется до темноты возиться, там же свалка, там ночью можно ноги переломать. Кто его нашел, кому в праздник дома не сидится?

– Давай, Андрей, собирайся, на месте все узнаешь. Если что-то серьезное, сообщи в райотдел – все по свалке ползать будем.

На место происшествия мы выехали на дежурном «уазике». Я, как представитель руководства райотдела, занял переднее место, эксперт-криминалист и два оперативника уселись сзади. За рулем был Сергей Смакотин по кличке Доктор. Свое прозвище он получил за тягу к знаниям – после службы в армии дважды пытался поступить в мединститут и всякий раз не мог написать сочинение хотя бы на «тройку». «Ничего не понимаю! – возмущался Смакотин. – Зачем врачу разбираться в литературе? С больными о творчестве Пушкина толковать?» В этом году Серега собрался штурмовать мединститут в третий раз. Представляю, как это будет выглядеть: заходит Смакотин в экзаменационную аудиторию. Навстречу ему выбегает председатель приемной комиссии: «Здравствуйте, уважаемый! Надеюсь, за прошедший год вы осилили роман Горького «Мать»? Нет?! А чем вы занимались, изучали правописание «жи-ши»?» Я как-то спросил у Смакотина: «Серега, а чего ты рвешься в мед? Шел бы в технический вуз, ты же водитель, для тебя любой двигатель как открытая книга». Доктор в ответ обиженно надул щеки: «Мечтаю человеком быть, а не в мазуте ковыряться».

На выезде из РОВД, на всю торцевую сторону пятиэтажного дома, недавно повесили огромный плакат с изображением прилизанного рабочего. «Социализм – это трезвость!» – утверждал плакат.

– Помнится, когда я еще в школу ходил, – сказал Доктор, выворачивая на проспект, – висел здесь плакат с Брежневым. Он призывал за мир бороться, а сейчас наляпали какого-то ублюдка, сам не пьет и нам не советует. «Трезвость – норма жизни!» Когда пьяные матросы революцию делали, про трезвость, поди, никто не вспоминал!

«Вот оно, одно из последствий перестройки! – по-думал я. – Раньше Доктор не рискнул бы публично героев революции оплевывать, а теперь – пожалуйста! Плюрализм, свобода мнений! Демократия и гласность. Надолго ли, спрашивается?»

Лично я старался избегать диспутов на политические темы. Гласность, какая бы она ни была, все равно имеет свои пределы. Ляпнешь в приливе откровения свое мнение о политике партии – враз карьеру на корню загубишь. Партия, она такая – кому-то болтать разрешает, а за кем-то бдительно присматривает.

– Андрей Николаевич, – по годам Смакотин был мне ровесник, но служебный этикет предписывал обращаться к офицеру по имени-отчеству, – ты не слышал, говорят, на Украине атомный реактор взорвался?

– В первый раз слышу. Ты откуда такую новость узнал?

– По «Голосу Америки» передавали. Врут, поди. Буржуи всегда врут. Помнится, как-то раз они сообщили, что Брежнев помер. Все плевались, говорили: «Ложь! Провокация!», а на другой день оказалось, что скопытился «дорогой Леонид Ильич».

– У тебя хорошо «Голос Америки» ловит? – спросил с заднего сиденья эксперт.

– Да так себе, потрескивает. Все хочу антенну на крышу вывести, может быть, тогда помех меньше будет.

«Еще пару лет назад только безумец мог признаться, что он слушает радиостанции, финансируемые ЦРУ. Сейчас ничего, можно на эту тему поговорить. А про взрыв атомной электростанции я еще ничего не слышал. Наверное, точно где-то бабахнуло, если официальные власти молчат».