Князья Шуйские и Российский трон - [23]

В 1471 г. летописи снова упоминают Василия Васильевича Шуйского-Гребенку как Новгородского князя. Вероятнее всего, он вернулся туда в 1462 г. после смерти Василия Темного, наследник которого, Иван III уже не питал к Шуйским той ненависти, какую испытывал к ним его отец. Так, в 1467 г. князем в Пскове, с согласия Ивана III, стал троюродный брат Гребенки Федор Юрьевич, внук Василия Кирдяпы, в прошлом соратник Дмитрия Шемяки. Причем Федору Юрьевичу предоставили льготы, коими не пользовался до него ни один князь. Ему было дано право держать своих наместников и ведать судом во всех двенадцати пригородах Пскова, тогда как все предшествующие ему князья имели наместников лишь в семи пригородах[147].

Приязнь Ивана III к Федору Юрьевичу объясняется тем, что последний сразу после смерти Василия Темного признал власть великого князя и пришел к нему на службу. Уже в следующем 1463 г., будучи послан Иваном III во главе рати на помощь теснимым немцами псковичам, он наголову разбил немецкое войско, и осыпанный благодарностями и дарами псковичей возвратился в Москву[148]. Отсюда понятно и горячее желание псковичей на любых условиях иметь своим князем Федора Юрьевича. Новый князь, будучи уже в больших летах, прибыл в Псков не один, а со взрослым сыном Василием.

Итак, в 1471 г., когда Иван III начал войну с Новгородом, два представителя рода Шуйских оказались в противоположных лагерях. Новгородская верхушка во главе с посадницей Марфой Борецкой, недовольная все усиливающимся влиянием Москвы, решила передать Новгород под покровительство польского короля Казимира. По договору, заключенному с ним, в Новгород прибыл польский наместник князь Михаил Олелькович, а русского князя Василия Васильевича Шуйского-Гребенку послали в Заволочье в заставу на Двину[149] оборонять самую ценную часть новгородских владений, по которой проходил великий водный путь, связывающий Новгород с Севером, откуда поступали ценные меха, соль и другие товары.

Иван III направил против мятежного Новгорода громадные силы: со стороны Пскова должен был идти Федор Юрьевич Шуйский с сыном, на Двинскую землю — воеводы Василий Образец и Борис Слепой-Тютчев, из Москвы к Русе выступил князь Даниил Холмский, к берегам Меты — князь Василий Иванович Оболенский-Стрига с татарской конницей. Князь Федор Юрьевич Шуйский сам в походе не участвовал, а послал сына Василия Федоровича. На реке Шелони московские войска наголову разбили новгородскую рать во главе с посадником Дмитрием Борецким, которого казнили как изменника, поскольку он имел чин московского боярина.

Битва на Двине была очень ожесточенной. Летописец так описывает это сражение: «Василию Федоровичу Образцу, а с ним Устюжане да и прочие вой, да Борису Слепцу, а с ним Вятчане, а был им бои на Двине с князем Василием Шуйским, а с ним Заволочане все и Двиияне. Было же с ним рати 12 тысяч, а с великиго князя воеводами было рати 4 тысячи без 30 человек. Бысть же бои им вышед ис суд обо пеши, и начашася бити о третьем часе дне того, биша же ся и до захожения солнечного, и за руки емлюще сечахуся, и знамя у Двинян выбиша, а трех знаменщиков под ним убита, убили бо первого, ино другой подхватил, и того убили, ино третей взял, убивши же третьего и знамя взята. И так Двиняне възмятошася, и уже к вечеру одолеша полци великого князя и избита множество Двинян и Заволочан, а иные истопоша, а князь их ранен вкинулся в лодку убежи на Калмогоры, многих же и руками изнимаша, потом же и градки их поимаша, и приведоша всю землю ту за великого князя. Убеша же тогда князя великого рати 50 Вятчанинов, да Устюжанина одного, да Борисова человека Слепцова Мигуна, а прочий вси богом сохранени быта»[150]. Так описывают битву Московский летописный свод конца XV в. и повторяющая его Воскресенская летопись[151].

Несколько иначе рисует это сражение Софийская первая летопись, ссылаясь на сообщение воевод великого князя, посланных им на Двину: «…князь Василей Шуйский, слуга Великого Новгорода, снявся с Заволоцкою землею, да и с Двинскою землею, и с Корельскою землею, собрався многими людми, да приходил на них ратию и бился с ним ступным боем великим на воде в судех, да и пеши на сухе, а бишася от утра и до ночи; поможе бог воеводам князя великого, Василию Федоровичу и его товарищам, а побита на том бою Ноугородцев много зело, а инех руками поимаша, тако бо уже от великие истомы бою их яко оклячевше сташа мужие Новгородские, не могуще ни рукой двигнути, ниже главу свою обратити; а самого князя их на том суйме стрелою уязвиша, и похватившие его людье его скора в судне отвезоша ле жива суща; а городы Двиньские огнем пожгоша, а землю вывоеваша»[152].

Это описание заслуживает большего доверия, так как чувствуется, что оно писалось со слов участника битвы, тогда как рассказ первых двух летописей страдает, с одной стороны, неточностями, например, в составе рати Василия Шуйского не указаны корелы, упущено также, что битва началась не на суше, а на судах. Не совсем верно описаны ранение и бегство Василия Шуйского, который не бежал, а которого еле живого унесли товарищи. Напротив, с неправдоподобной точностью дана численность противников. «Литературность» чувствуется и в описании взятия знамени у новгородцев. И особенно убедительно доказывает более позднее происхождение записи Московского свода тот факт, что в нем сообщается о побеге Василия Шуйского в Холмогоры, чего уж никак не мог знать гонец, с поля боя принесший сообщение о битве.