Княжна Владимирская (Тараканова), или Зацепинские капиталы - [56]

Шрифт
Интервал

Граф Шувалов несколько раз прошёлся по комнате и опёрся на решётку экрана, стоявшего перед камином. Он смотрел на Трубецкого с ожиданием изречений оракула, понимая, что не ему, сластолюбивому, евнухообразному и уже довольно ожиревшему, составлять проекты, которые могут дать отпор женщине, подобной Екатерине. Он вздохнул, вспомнив дорогого братца Петра Ивановича. Вот тот бы выдумал, он бы составил... Иван Иванович Шувалов забыл, что и братца Петра Ивановича он же в благодарность за доставленный ему случай сумел стушевать, тоже с почётом, с соблюдением всех условий благодарности, но так же, как и Трубецкого, сумел заставить и его отдыхать!..

Трубецкой смотрел на Ивана Ивановича внимательно; он как бы хотел пронизать насквозь эту ещё молодую сравнительно, но уже отяжелевшую фигуру в обер-камергерском мундире. Он вспомнил, как он с его двоюродными братьями тянули его изо всех сил за уши, как хлопотали, разумеется назло Бестужеву, разумеется для себя, но всё же выводили его выше и выше. Ну, вот вытащили, и что же? Всё побоку! Что, если и теперь? Нужно всмотреться, нужно угадать...

Но сколько ни смотрел Никита Юрьевич на Шувалова, сколько ни желал войти в сущность его помышлений, он видел только одно, видел, что тот трусит, страшно трусит. Не за жизнь, — зная Екатерину, он мог рассчитывать, что жизнь его в безопасности, — но трусил он из-за потери жирного куска, который достался ему на пиру жизни: за француза-повара, за право кататься цугом, за возможность слушания разного рода прославления его ума, могущества, великой мудрости и лицеприятства; наконец, за право поразвлечься иногда от воспоминаний о ласке отцветшей красавицы с юными зефирчиками кордебалета...

«Он мой, — подумал Трубецкой. — Теперь он не посмеет ни восстать, ни отстать от меня. Да и я не таковский, чтобы его выпустить. Купаться, так будем купаться вместе. Тогда всё же в нём была кое-какая энергия, а теперь... За внешние условия он отдаст не только первенство, но... всего себя».

И, думая это, он начал говорить свободно.

— Отпор найден, и этот отпор главнейше в ней самой, в её безмерном славолюбии и стремлении быть всем. Видите, она не довольствуется регентством. Ей мало сущности власти, нужен ещё и корень. Она объявляет себя самодержицей, забывая, что и дерево не держится на чужом корне.

А корень, который она избирает, чужой. Против него будут все, начиная с её родного сына. Теперь оглядимся, к каким обстоятельствам поведут нынешние происшествия? Прежде всего, что они делают с Петром?

   — Они увезли его в Ропшу!

   — И там с ним покончат! Это, разумеется, с политической точки зрения самый дерзкий, но в настоящем положении и наиболее рациональный исход. В политике не жалеют человеческой жизни! Но ещё вопрос, покончат ли? Всё же отречения, обещания, все полумеры будут писаны на воде! Ведь Пётр не малолетний! Положим, что порох выдумал не он; но не разучился же он читать, и если не он, так другие найдут случай выкопать его, хотя бы из-под земли. А там у него явятся и деньги, и войско, и народ. Родовое начало, как его не жми, выплывает наверх само. Деньгами, на первый случай!, его снабдит хотя прусский король, а там... Но, положим, они покончат рационально, всё-таки нужно будет объяснять, лгать. Вот уж и слабая сторона.

   — Скажут, удар.

   — Но в такого рода случайные удары, кстати, обыкновенно никто не верит! А не поверят случаю, не поверят и смерти. И вот где-нибудь... у нас же в таком ходу, начиная с Дмитрия Расстриги, самозванство... Не забудьте, граф, что у нас в России есть две силы, силы ещё не тронутые, но которые могут разрастись до ужасающих размеров. Первая сила — это крепостное право, вторая — раскол. А раскольники очень ценили Петра III. Он первый снял с них путы, отделяющие их от человечества.

   — Вы думаете, князь, что может явиться самозванец?

   — Не думаю, что может, но скажу — явится непременно, и не один; но только вопрос, как он пойдёт, как его поведут... Если поведут хорошо, то вот и отпор.

   — Гм! Нужно повести умно!

   — Разумеется, граф, — улыбнувшись, отвечал Трубецкой, — чтобы комар носу не подточил! А тогда, вы понимаете — отпор...

   — Да, и верный, и страшный.

   — Но, разумеется, эта мера слишком крутая, слишком решительная. Она может отразиться гибелью на сотнях тысяч; на первое время нужно будет поухаживать около Иванушки!

   — Да ведь он, говорят, совершенный идиот?

   — А нам какое дело? Ну, составим совет, будем его тешить мистицизмом. Нам и духовенство поможет. Мы же уступим ему и по рекрутству, и по имениям. Впрочем, и это не всё, есть кое-что другое!

Шувалов даже вытянулся от любопытства.

   — Кто сказал, что у прежних государынь не было прямых наследников? Вот княжна Зацепина, в пользу которой я недавно завещание утверждал; она приходится Анне Ивановне родной и законной племянницей. Тут и деньги не нужны, на первое время есть. Елизавета Петровна тоже была замужем. Разумовский был человек молодой, разве от него не могло быть детей?

   — Говорят, и были!

   — Признаюсь, я не верю. Незачем было бы их прятать. Когда всех, даже племянниц его, казачек и крестьянок, Елизавета берегла, воспитывала и устраивала, может ли быть, чтобы ни с того ни с сего она бросила своих родных детей? Да и Разумовский. Он был слишком награждён, слишком богат, чтобы не взять детей к себе. Ну, нашли бы им названую матушку. Но дело не в том, были ли; а найдутся люди, которые, в случае нужды, могут поверить и сказать, что были.


Еще от автора А. Шардин
На рубеже столетий

Настоящее издание является первым с 1886 года. Автор таких широко известных в прошлом веке романов, как "Род князей Зацепиных", "Княжна Владимирская", на фактическом материале показывает жизнь двора императрицы Екатерины Великой с Потемкиным, графами Орловыми, Голицыным, Зубовым и др.Но основная фабула романа развивается на оси интриги: Екатерина — граф Орлов-Чесменский — Александр Чесменский. Был ли Александр Чесменский сыном графа Алексея Орлова и княжны Таракановой? А быть может он был сыном самой Императрицы?Книга рассчитана на самый широкий круг читателей, интересующихся как историей, так и приключенческим и детективным жанрами.Текст печатается по изданию: "На рубеже столетий" Исторический роман в трех частях А.


Род князей Зацепиных, или Время страстей и казней

А. Шардин — псевдоним русского беллетриста Петра Петровича Сухонина (1821—1884) который, проиграв своё большое состояние в карты, стал управляющим имения в Павловске. Его перу принадлежат несколько крупных исторических романов: «Княжна Владимирская (Тараканова), или Зацепинские капиталы», «На рубеже столетий» и другие. Настоящее издание является первым после 1883 года. В романе на богатом фактическом материале через восприятие князей Зацепиных, прямых потомков Рюрика, показана дворцовая жизнь, полная интриг, страстей, переворотов, от регентства герцога Курляндского Бирона, фаворита императрицы Анны Иоанновны и правительницы России при малолетнем императоре Иване IV Анны Леопольдовны до возведённой на престол гвардией Елизаветы Петровны, дочери Петра Великого, ставшей с 1741 года российской императрицей.


Род князей Зацепиных, или Время страстей и князей. Том 1

А. Шардин – псевдоним русского беллетриста Петра Петровича Сухонина (1821–1884) который, проиграв свое большое состояние в карты, стал управляющим имения в Павловске. Его перу принадлежат несколько крупных исторических романов: «Княжна Владимирская (Тараканова), или Зацепинские капиталы», «На рубеже столетий» и другие.В первый том этого издания вошли первая и вторая части романа «Род князей Зацепиных, или Время страстей и казней», в котором на богатом фактическом материале через восприятие князей Зацепиных, прямых потомков Рюрика, показана дворцовая жизнь, полная интриг, страстей, переворотов, от регентства герцога Курляндского Бирона, фаворита императрицы Анны Иоанновны и правительницы России при малолетнем императоре Иване IV Анны Леопольдовны до возведенной на престол гвардией Елизаветы Петровны, дочери Петра Великого, ставшей с 1741 года российской императрицей.


Род князей Зацепиных, или Время страстей и князей. Том 2

А. Шардин – псевдоним русского беллетриста Петра Петровича Сухонина (1821–1884) который, проиграв свое большое состояние в карты, стал управляющим имения в Павловске. Его перу принадлежат несколько крупных исторических романов: «Княжна Владимирская (Тараканова), или Зацепинские капиталы», «На рубеже столетий» и другие.Во второй том этого издания вошли третья и четвертая части романа «Род князей Зацепиных, или Время страстей и казней», в котором на богатом фактическом материале через восприятие князей Зацепиных, прямых потомков Рюрика показана дворцовая жизнь, полная интриг, страстей, переворотов, от регентства герцога Курляндского Бирона, фаворита императрицы Анны Иоанновны, и правительницы России при малолетнем императоре Иване IV Анны Леопольдовны до возведенной на престол гвардией Елизаветы Петровны, дочери Петра Великого, ставшей с 1741 года российской императрицей Здесь же представлена совсем еще юная великая княгиня Екатерина, в будущем Екатерина Великая.


Рекомендуем почитать
Нити судеб человеческих. Часть 2. Красная ртуть

 Эта книга является 2-й частью романа "Нити судеб человеческих". В ней описываются события, охватывающие годы с конца сороковых до конца шестидесятых. За это время в стране произошли большие изменения, но надежды людей на достойное существование не осуществились в должной степени. Необычные повороты в судьбах героев романа, побеждающих силой дружбы и любви смерть и неволю, переплетаются с загадочными мистическими явлениями.


Рельсы жизни моей. Книга 2. Курский край

Во второй книге дилогии «Рельсы жизни моей» Виталий Hиколаевич Фёдоров продолжает рассказывать нам историю своей жизни, начиная с 1969 года. Когда-то он был босоногим мальчишкой, который рос в глухом удмуртском селе. А теперь, пройдя суровую школу возмужания, стал главой семьи, любящим супругом и отцом, несущим на своих плечах ответственность за близких людей.Железная дорога, ставшая неотъемлемой частью его жизни, преподнесёт ещё немало плохих и хороших сюрпризов, не раз заставит огорчаться, удивляться или веселиться.


Миссис Шекспир. Полное собрание сочинений

Герой этой книги — Вильям Шекспир, увиденный глазами его жены, женщины простой, строптивой, но так и не укрощенной, щедро наделенной природным умом, здравым смыслом и чувством юмора. Перед нами как бы ее дневник, в котором прославленный поэт и драматург теряет величие, но обретает новые, совершенно неожиданные черты. Елизаветинская Англия, любимая эпоха Роберта Ная, известного поэта и автора исторических романов, предстает в этом оригинальном произведении с удивительной яркостью и живостью.


Щенки. Проза 1930–50-х годов

В книге впервые публикуется центральное произведение художника и поэта Павла Яковлевича Зальцмана (1912–1985) – незаконченный роман «Щенки», дающий поразительную по своей силе и убедительности панораму эпохи Гражданской войны и совмещающий в себе черты литературной фантасмагории, мистики, авангардного эксперимента и реалистической экспрессии. Рассказы 1940–50-х гг. и повесть «Memento» позволяют взглянуть на творчество Зальцмана под другим углом и понять, почему открытие этого автора «заставляет в известной мере перестраивать всю историю русской литературы XX века» (В.


Два портрета неизвестных

«…Я желал бы поведать вам здесь о Жукове то, что известно мне о нем, а более всего он известен своею любовью…У нас как-то принято более рассуждать об идеологии декабристов, но любовь остается в стороне, словно довесок к буханке хлеба насущного. Может быть, именно по этой причине мы, идеологически очень крепко подкованные, небрежно отмахиваемся от большой любви – чистой, непорочной, лучезарной и возвышающей человека даже среди его немыслимых страданий…».


Так затихает Везувий

Книга посвящена одному из самых деятельных декабристов — Кондратию Рылееву. Недолгая жизнь этого пламенного патриота, революционера, поэта-гражданина вырисовывается на фоне России 20-х годов позапрошлого века. Рядом с Рылеевым в книге возникают образы Пестеля, Каховского, братьев Бестужевых и других деятелей первого в России тайного революционного общества.


По воле Петра Великого

Роман популярного беллетриста конца XIX — начала ХХ в. Льва Жданова посвящён эпохе царствования Петра Великого. Вместе с героями этого произведения (а в их числе многие исторические лица — князь Гагарин, наместник Сибири, Пётр I и его супруга Екатерина I, царевич Алексей, светлейший князь Александр Меншиков) читатель сможет окунуться в захватывающий и трагический водоворот событий, происходящих в первой четверти XVIII столетия.


Бремя государево

Великие князья Московские Василий 1 (1389–1425) и Иван III (1462–1505) прославились военными победами, заключением выгодных политических соглашений, деятельным расширением пределов Московского государства. О времени, когда им довелось нести бремя государственной власти, и рассказывает эта книга.Событиям XIV века, когда над Русью нависла угроза порабощения могучей азиатской империей и молодой Василий I готовился отбить полчища непобедимого Тимура (Тамерлана), посвящен роман «Сон великого хана»; по народному преданию, чудесное явление хану Пресвятой Богородицы, заступницы за землю Русскую, остановило опустошительное нашествие.


Придворное кружево

Интересен и трагичен для многих героев Евгения Карновича роман «Придворное кружево», изящное название которого скрывает борьбу за власть сильных людей петровского времени в недолгое правление Екатерины I и сменившего ее на троне Петра II.


Третий Рим. Трилогия

В книгу вошли три романа об эпохе царствования Ивана IV и его сына Фёдора Иоанновича — последних из Рюриковичей, о начавшейся борьбе за право наследования российского престола. Первому периоду правления Ивана Грозного, завершившемуся взятием Казани, посвящён роман «Третий Рим», В романе «Наследие Грозного» раскрывается судьба его сына царевича Дмитрия Угличскою, сбережённого, по версии автора, от рук наёмных убийц Бориса Годунова. Историю смены династий на российском троне, воцарение Романовых, предшествующие смуту и польскую интервенцию воссоздаёт ромам «Во дни Смуты».