Княжна Владимирская (Тараканова), или Зацепинские капиталы - [40]
И перед Трубецким началась бешеная скачка на одной ноге людей, правда ещё не старых, но уже далеко не детей. Мундиры, знаки отличия, частью даже ленты усиливали впечатление, которое производила эта игра уличных берлинских мальчишек.
Трубецкой едва верил своим глазам, тем не менее, улыбаясь сдержанно, он с изяществом выполнил должность судьи, собирающего талеры и поящего пивом. Он старался при этом выказать великому князю своё полнейшее удовольствие от прекрасного препровождения времени. Зато Трубецкой скоро стал одним из любимейших посетителей при молодом дворе, разумеется, преимущественно на половине великого князя.
— Болезнь так опасна? — спрашивал больной граф Пётр Иванович Шувалов у заехавшего к нему Никиты Юрьевича Трубецкого.
— Более чем опасна!
— Боже мой! А я тут лежу, лежу и не могу встать, не могу ничего сделать! Да, может быть, Монсей ошибается.
— Нет, граф, не ошибается! Выходила Толстая и говорила, что когда ей пускали кровь, то Монсей и Шиллинг оба тут были и оба ахнули разом, увидев, что кровь почти чёрная пошла. Они отошли к окну для совещания, и она сама слышала, как Шиллинг сказал: смертельное воспаление! Сомнения быть не может, нужно объявить! А когда вошёл круз и они стали ему описывать припадки болезни, то он им отвечал: «Нам тут делать нечего, воля Божия». Из дворца Монсей прямо приехал ко мне и от имени всех трёх заявил об этом; но я потребовал формального сообщения за подписью их всех и удостоверения, подписанного, если возможно, несколькими посторонними консультантами. Он сейчас же поехал во дворец и обещал просимое мною удостоверение доставить через час.
— А я тут лежу! И ведь не умираю; не правда ли, князь, не умираю? Только делать ничего не могу... О, кузен! тихонький, скромный кузен! Сколько ты мне крови испортил? Истинно отблагодарил!
— Да, отблагодарил нас всех! Может быть, лучше было, если бы мы оставили Бекетова. Но вспоминать старое теперь не время, нужно думать о новом. Новое-то в таком виде, что может разом всё повернуть.
— Правда, правда! И в эту минуту быть не в силах, в эту минуту лежать... это просто невыносимо! Князь, послушай, мы всегда шли рука об руку. Если ты имеешь право быть недовольным моим двоюродным братом, выведенным мною при твоём посредстве, то ты знаешь, что я тут не виноват. Я и сам обойдён им, даже более, чем ты! Послушай, князь, поддержи меня искренне!
— Если ты от Ивана Ивановича отступаешься, то почему ж и не так! Я не приехал бы к тебе с моим известием, если бы не полагал, что мы можем идти рука об руку.
— А я заслужу, видит Бог, заслужу! Вот тебе моя рука! Само собой, я не захочу поддерживать кузена. Он мне так услужил, что я имею полное право считать его своим врагом. Он променял меня на этого Шаховского. Хотя, скажу откровенно, что по родству я не желаю его губить. Но меня мучит неизвестность; от такой неизвестности я, кажется, с ума сойду. А вот что, я велю перевести себя к Александру Ивановичу Глебову, чтобы быть поближе. Присылай ко мне каждый час известие, что там делается; уведомляй, князь, ты спасёшь меня!
— Итак?..
— Да!
— Союзники?
— Друзья!
И они пожали друг другу руки.
В это время князю Никите Юрьевичу принесли пакет. Он распечатал. Это было докторское сообщение о крайней опасности припадков болезни императрицы Елизаветы Петровны.
Дня через два после описанного здесь разговора в Зимнем дворце происходила следующая сцена.
В собственном рабочем кабинете её величества, расположенном непосредственно подле её уборной, к которой прилегала её спальня, в кабинете, в который обыкновенно никто не допускался, кроме приезжавших с докладом статс-секретарей и президентов коллегий, и то не иначе как по особому соизволению императрицы, объявленному через её обер-камергера, — за сдвинутым на середину комнаты столом расположился генерал-фельдмаршал, первенствующий сенатор, князь Никита Юрьевич Трубецкой.
Подле него стояла чернильница и лежала бумага, на которой он что-то отмечал.
Напротив него, по другую сторону стола, сидел бывший обер-прокурор сената, креатура Шувалова и Трубецкого, теперь генерал-кригскомиссар генерал-поручик Александр Иванович Глебов. Перед ним лежала довольно порядочная кипа дел и бумаг, привезённых из сената и вынутых из портфеля, который, опорожнённый, лежал тут же под столом, в ногах у Глебова.
Глебов, приподнимая то ту, то другую бумагу, докладывал что-то Трубецкому, который иногда обращался к нему с вопросами. Подле Трубецкого стоял Дмитрий Васильевич Волков, которому князь Трубецкой по написании нескольких слов что-то вполголоса объяснял.
У обеих дверей стояли комнатные, а за дверями, в малой приёмной, стоял часовой лейб-кампании, с ружьём у ноги.
Во дворце все ходили на цыпочках. В зале собрался уже весь генералитет, государственные чины и множество офицеров; в тафельдекерской, официантской и камер-юнкерской толпилось множество дворцовой прислуги; тем не менее тишина была совершенная.
В малом белом зале[1] собралось духовенство в облачении. Оно ждало выхода докторов от императрицы, чтобы идти к ней для святого елеосвящения.
Настоящее издание является первым с 1886 года. Автор таких широко известных в прошлом веке романов, как "Род князей Зацепиных", "Княжна Владимирская", на фактическом материале показывает жизнь двора императрицы Екатерины Великой с Потемкиным, графами Орловыми, Голицыным, Зубовым и др.Но основная фабула романа развивается на оси интриги: Екатерина — граф Орлов-Чесменский — Александр Чесменский. Был ли Александр Чесменский сыном графа Алексея Орлова и княжны Таракановой? А быть может он был сыном самой Императрицы?Книга рассчитана на самый широкий круг читателей, интересующихся как историей, так и приключенческим и детективным жанрами.Текст печатается по изданию: "На рубеже столетий" Исторический роман в трех частях А.
А. Шардин — псевдоним русского беллетриста Петра Петровича Сухонина (1821—1884) который, проиграв своё большое состояние в карты, стал управляющим имения в Павловске. Его перу принадлежат несколько крупных исторических романов: «Княжна Владимирская (Тараканова), или Зацепинские капиталы», «На рубеже столетий» и другие. Настоящее издание является первым после 1883 года. В романе на богатом фактическом материале через восприятие князей Зацепиных, прямых потомков Рюрика, показана дворцовая жизнь, полная интриг, страстей, переворотов, от регентства герцога Курляндского Бирона, фаворита императрицы Анны Иоанновны и правительницы России при малолетнем императоре Иване IV Анны Леопольдовны до возведённой на престол гвардией Елизаветы Петровны, дочери Петра Великого, ставшей с 1741 года российской императрицей.
А. Шардин – псевдоним русского беллетриста Петра Петровича Сухонина (1821–1884) который, проиграв свое большое состояние в карты, стал управляющим имения в Павловске. Его перу принадлежат несколько крупных исторических романов: «Княжна Владимирская (Тараканова), или Зацепинские капиталы», «На рубеже столетий» и другие.В первый том этого издания вошли первая и вторая части романа «Род князей Зацепиных, или Время страстей и казней», в котором на богатом фактическом материале через восприятие князей Зацепиных, прямых потомков Рюрика, показана дворцовая жизнь, полная интриг, страстей, переворотов, от регентства герцога Курляндского Бирона, фаворита императрицы Анны Иоанновны и правительницы России при малолетнем императоре Иване IV Анны Леопольдовны до возведенной на престол гвардией Елизаветы Петровны, дочери Петра Великого, ставшей с 1741 года российской императрицей.
А. Шардин – псевдоним русского беллетриста Петра Петровича Сухонина (1821–1884) который, проиграв свое большое состояние в карты, стал управляющим имения в Павловске. Его перу принадлежат несколько крупных исторических романов: «Княжна Владимирская (Тараканова), или Зацепинские капиталы», «На рубеже столетий» и другие.Во второй том этого издания вошли третья и четвертая части романа «Род князей Зацепиных, или Время страстей и казней», в котором на богатом фактическом материале через восприятие князей Зацепиных, прямых потомков Рюрика показана дворцовая жизнь, полная интриг, страстей, переворотов, от регентства герцога Курляндского Бирона, фаворита императрицы Анны Иоанновны, и правительницы России при малолетнем императоре Иване IV Анны Леопольдовны до возведенной на престол гвардией Елизаветы Петровны, дочери Петра Великого, ставшей с 1741 года российской императрицей Здесь же представлена совсем еще юная великая княгиня Екатерина, в будущем Екатерина Великая.
В детстве она была Софьей Олелькович, княжной Слуцкой и Копыльской, в замужестве — княгиней Радзивилл, теперь же она прославлена как святая праведная София, княгиня Слуцкая — одна из пятнадцати белорусских святых. Посвящена эта увлекательная историческая повесть всего лишь одному эпизоду из ее жизни — эпизоду небывалого в истории «сватовства», которым не только решалась судьба юной княжны, но и судьбы православия на белорусских землях. В центре повествования — невыдуманная история из жизни княжны Софии Слуцкой, когда она, подобно троянской Елене, едва не стала причиной гражданской войны, невольно поссорив два старейших магнатских рода Радзивиллов и Ходкевичей.(Из предисловия переводчика).
Роман «Серапионовы братья» знаменитого немецкого писателя-романтика Э.Т.А. Гофмана (1776–1822) — цикл повествований, объединенный обрамляющей историей молодых литераторов — Серапионовых братьев. Невероятные события, вампиры, некроманты, загадочные красавицы оживают на страницах книги, которая вот уже более 70-и лет полностью не издавалась в русском переводе.У мейстера Мартина из цеха нюрнбергских бочаров выросла красавица дочь. Мастер решил, что она не будет ни женой рыцаря, ни дворянина, ни даже ремесленника из другого цеха — только искусный бочар, владеющий самым благородным ремеслом, достоин ее руки.
Мрачный замок Лувар расположен на севере далекого острова Систель. Конвой привозит в крепость приговоренного к казни молодого дворянина. За зверское убийство отца он должен принять долгую мучительную смерть: носить Зеленый браслет. Страшное "украшение", пропитанное ядом и приводящее к потере рассудка. Но таинственный узник молча сносит все пытки и унижения - и у хозяина замка возникают сомнения в его виновности. Может ли Добро оставаться Добром, когда оно карает Зло таким иезуитским способом? Сочетание историзма, мастерски выписанной сюжетной интриги и глубоких философских вопросов - таков роман Мирей Марк, написанный писательницей в возрасте 17 лет.
О одном из самых известных деятелей Белого движения, легендарном «степном волке», генерал-лейтенанте А. Г. Шкуро (1886–1947) рассказывает новый роман современного писателя В. Рынкевича.
«На правом берегу Великой, выше замка Опочки, толпа охотников расположилась на отдых. Вечереющий день раскидывал шатром тени дубравы, и поляна благоухала недавно скошенным сеном, хотя это было уже в начале августа, – смутное положение дел нарушало тогда порядок всех работ сельских. Стреноженные кони, помахивая гривами и хвостами от удовольствия, паслись благоприобретенным сенцем, – но они были под седлами, и, кажется, не столько для предосторожности от запалу, как из боязни нападения со стороны Литвы…».
Роман популярного беллетриста конца XIX — начала ХХ в. Льва Жданова посвящён эпохе царствования Петра Великого. Вместе с героями этого произведения (а в их числе многие исторические лица — князь Гагарин, наместник Сибири, Пётр I и его супруга Екатерина I, царевич Алексей, светлейший князь Александр Меншиков) читатель сможет окунуться в захватывающий и трагический водоворот событий, происходящих в первой четверти XVIII столетия.
Книга посвящена одной из трагичнейших эпох русской истории — времени императора Павла. Теодор Мундт (1808–1861), немецкий писатель, используя материалы архивов Пруссии, сумел по-новому показать русского монарха, приоткрыть тайны придворной жизни и европейской политики.Роман «Царь Павел» был написан и опубликован в 1861 году.В качестве документального дополнения в книгу включены воспоминания участников цареубийства 11 марта 1801 года и их современников.
Интересен и трагичен для многих героев Евгения Карновича роман «Придворное кружево», изящное название которого скрывает борьбу за власть сильных людей петровского времени в недолгое правление Екатерины I и сменившего ее на троне Петра II.
В книгу вошли три романа об эпохе царствования Ивана IV и его сына Фёдора Иоанновича — последних из Рюриковичей, о начавшейся борьбе за право наследования российского престола. Первому периоду правления Ивана Грозного, завершившемуся взятием Казани, посвящён роман «Третий Рим», В романе «Наследие Грозного» раскрывается судьба его сына царевича Дмитрия Угличскою, сбережённого, по версии автора, от рук наёмных убийц Бориса Годунова. Историю смены династий на российском троне, воцарение Романовых, предшествующие смуту и польскую интервенцию воссоздаёт ромам «Во дни Смуты».