Княжна Голицына – принцесса моды - [20]

Кончились бурные 20-е годы с их чарльстоном и джазом, нуворишами и запретом алкоголя, годы немого кино, безудержных пьянок, гангстеров и «золотой» молодежи. Годы Вирджинии Вульф и Гертруды Штайн, великолепных ночей Скотта Фитцжеральда, Греты Гарбо и Чарли Чаплина, Глории Свенсон и Рудольфо Валентино. Женщины заменяют лифчики на «брассьер», пуговицы – на застежки-молнии. Становятся короче юбки и длиннее ожерелья. Мишель Морган открыла моду на плащи. В 1927 году погибает Айседора Дункан, задушенная длинным шарфом, намотавшимся на колесо ее автомобиля. В 1929 году Альберто Моравиа публикует свой роман «Равнодушные». Курцио Малапарте становится главным редактором газеты «Стампа», издательство «Мондадори» запускает в продажу серию детективов, Леонида Репачи учреждает литературную премию Виареджо. В том же году, перед катастрофой на Уолл-стрит, повлекший всеобщий кризис, в моде появляется длинное вечернее платье. В 1933 году в Турине создается Национальное общество моды, а во Франции принято одеваться у Шанель.

После начальной я поступила в среднюю школу Кабрини. Это тоже было религиозное заведение для девушек, но среди преподавателей были люди светские, большей частью мужчины. Многие из преподавателей мне нравились. Мне запомнился математик Фольеро, очень симпатичный человек. Я не очень надеялась преуспеть по его предмету, но в конце концов получила высшую отметку. Был и весьма манерный преподаватель французского языка. Он очень гордился моим произношением. Но и здесь сестры-монахини постоянно наказывали меня. Я была веселой, возможно, слишком живой. Наверное, это было еще и потому, что я была самой высокой в классе, и даже если случалось что-то, в чем я не была виновата, в первую очередь указывали на меня.

Школа находилась далеко от нашего дома. Мне нужно было либо садиться на городской автобус в семь тридцать утра с портфелем, полным книг, либо дожидаться школьного автобуса, который, однако, всегда опаздывал. Тогда я решила ездить в школу на велосипеде, поскольку мама подарила мне на день рождения новенький сверкающий велосипед. Так, по крайней мере я могла оправдываться за то, что не брала с собой все учебники и словари и оставляла их либо дома, либо в школе. Кроме того, утренняя поездка по холодку среди холмов Пинчо, головокружительный спуск к вилле Боргезе, а затем труднейший подъем к институту Кабрини помогали мне избавиться от излишка энергии перед тем, как отправиться в класс. В те годы на террасах Пинчо художники любили ставить свои мольберты, чтобы запечатлеть открывающиеся отсюда живописные уголки Рима. А от виллы Боргезе доносились крики детей, которых выводили на прогулку няни. Я с безразличием воспринимала нотации, что девушкам не подобает браться за велосипед, если они хотят примирить гигиену и мораль, что нам-де больше к лицу игра в мяч и конные прогулки. «Если любая форма развязности является оскорблением для правил приличного поведения, то уж вращать педали столь дисгармоничным и неэстетичным способом – прямое проявление хамства», – заключал журнал «Фьямма вива» (Живой огонь) в 1929 году.

И все же для всех я оставалась маленькой княжной Голицыной, которой поручали каждый раз вручать цветы, когда в школу приходили известные лица, такие как министр колоний Луиджи Федерцони или Коррадо Риччи – сенатор и президент Высшего совета по античности и искусству, который в период фашизма руководил многими работами, такими, как раскопки и реставрация римского Форума, строений на холме Палатино и в античной Остии.

Конечно, все это было лицемерием. Я спрашивала себя: «Почему они выбирают именно меня? Из-за моей фамилии? Или потому что я самая высокая?» Меня вызывали даже тогда, когда я отбывала наказание. От этой школы у меня не осталось приятных воспоминаний. Не было теплоты отношений, я не чувствовала, что меня понимают. Была еще одна жертва этих наказаний: ученица Оретта Черпана, старше меня на два года. Нас запирали в разные комнаты, заявляя, что мы являемся зачинщицами всех безобразий.

В то время газеты уделяли особое внимание одному событию. Графиня Дороти Дентиче ди Фрассо познакомилась в Америке с актером Гарри Купером и пригласила его приехать к ней в Италию. На ужинах в Риме в честь американского актера присутствовала и мать Оретты Черпана. Когда я узнала об этом, то попросила Оретту добыть для меня фотографию с автографом Гарри Купера. Во время обеда в школе достала фотографию, чтобы показать ее подругам, и не заметила, что за спиной у меня стоит монахиня. Она вырвала фотографию из рук, заорала: «Кто этот мужчина?» и, не дождавшись ответа, повела меня к ректору, а тот удалил меня с занятий. Потом вызвали мою мать. Объясняя им, что «мужчина, вызвавший столько волнений», был лишь известным американским актером, Нина не смогла удержаться от смеха.

А затем наступили 30-е годы. Пишет Мара Пармеджани Альфонси: «Кино находит и празднует новое воплощение красоты. Грета Гарбо – тончайшая, неземная, таинственная актриса. Мода следует за ней: на лицах поменьше грима, шляпы с большими полями погружают лицо в тень, в почете высокие и стройные девушки, одетые в мужские пиджаки. Входят в моду длинные черные шелковые накидки, придающие исключительную женственность. В 30-е годы мода останавливается в задумчивой паузе, которая не только длится несколько лет, но и будет регулярно возвращаться на круги своя в последующие годы. Разразился бум на лисьи воротники. Вокруг лиц кинозвезд и вокруг шей богатых женщин засверкали меха серебристых лис, которые на время войны уступили место мехам более домашним – бараньим, овечьим и козьим».