Княжий остров - [20]

Шрифт
Интервал

Лад пару изгнанных и ликами белых,
Душой неразлучных, веселых и смелых.
И жрец их нашептывал мужу той девы,
Медовые речи глаголил в усладу,
Лукаво и тайно, с улыбочкой гадкой:
«Зачем тебе женщина эта, охотник?
Приди к нам и сватай любых крутобедрых,
Бери много жен, пышных передо и телом»….
Не стал муж блазниться и в стан их не ходит,
Не слушал жреца и во счастии с прежней…
 Тогда жрец к жене стал шакалом ластиться,
Нашептывал в уши. глаза маслил негой:
«Зачем тебе увспень сей, он не может
Тебя защитить, украшенья навесить…
Смотри, Наши воины грозны и сильны,
И члены У них все мощны, и богатство…
Ты брось поскорей своего недотепу,
И к нам уходи за любого… со златом,
Ты будешь и в неге…»
..Смеялась над ним руса гордая дочерь,
И дланью живот свой потрогала нежно.
И боле она не осталась в лесу ли,
У берега Ра полноводной без мужа.
Страшилась зиадов вонючих, поганых
И верой и телом!
И вот девять лун миновало, и муж ей
Сплел люльку из ивы плакучей охранной,
Все млада дитя ожидая в терпенье.
Рожала она на холме, над рекою…
И только успела младенца увидеть
И ладе его показать, чуять радость…
Как злы и свирепы зиады настигли!
Убиша обоих, глумились над ними…
Бесися от крови…
Но видят вдруг — люлька огнем засветилась,
Дитя в ней сияет и ручками машет.
Велит жрец копьем заколоть — не выходит!
Сгорает копье, не достигнув младенца.
А стрелы подавно как пух палит пламя.
Ничто не берет сироту золотого,
Хранят его Боги и бесят зиадов…
Тогда черный жрец сам метнулся на пламя
И смог лишь ногою ударить по люльке…
И сажею сизой извился на ветер,
И вонью истек, пуще падали мерзкой…
А люлька на волны могучи скакнула
И вниз поплыла по реке синегривой,
Плыла долго так и сияла, как солнце.
Дитя беззаботно в той люльке качалось…
Смотрело на звезды — глаза видя дедов,
Могучего Рода небесную силу.
Внизу по течению бысть племя — Анты!
И волхв их узриша плывущее чудо.
Присипил руками до брега крутого
И поднял из люльки младенца златого.
И молвил сей волхв, обращайся к роду:
«Чей сей дитя?»
— Мой — сей дитя, — откликнулся старец,
Сынов потерявший на сечах и водах,
Один в целом свете оставшийся корень.
И стал он растить и лелеять мальчонку.
Учил меч держать и богам поклоняться,
Водил ночью в поле под взоры Вселенной,
Дедов звездоглазых смотрящих потомка…
А он трепетал весь сердчишком и клялся
Достойным быть предков, и сильным, и
смелым…
Потом спас весь род этот муж огнеликий,
Власами ковыльный и знаньем могутный.
Увел дном Миотского моря от смерти,
От полчищ поганых хазар и зиадов…
Вода расступилась, и шли через рыбы…
От Сурожа, предков оставив могилы…
И звали его МОИСЕЙ, первым словом
Был назван, какое услышали боги
Из вечи Трояни… Бог — Рода посланник!
Дажьбоговы внуци се племя зовется.
Семь лет в нем Христос у волхвов был в
ученье.
И после того, как вернулся за море…
Распят был!
Зиады его погубили, узрили они в нем
Пророка-Сварога,
Небесного Бога добра и знаменья,
Себе на погибель узрили и вере,
Своей жесткосердной, кровавой и злобной.
От жертв неразумных…
Доселе пускают все стрелы и копья…
Но тщетно… Ведь Солнца они не достигнут,
Пускают злословья, и храмы скверняют,
И в жертвенной крови славян силу ищут.
Но Бог русский крепче!
А зло все бессильней!
Клокочет и ярится племя зиадов,
Антихриста племя, тельца неживого,
Во дьявольской страсти попрания мира
И жадности лютой коварства Кощея.
Ползет их нечистая сила и губит,
Добро, и веселье, и распри наводит,
И травит людей друг на друга с оружьем.
Вот зри! Их кощун мчит к святой колыбели,
Где солнцем сияет младенец Арины…
У берега Ра, нашей Волги-Итиля…
Сгори же ее враже семя
И пеплы развей…

Струны рокотали, и новые видения вставали перед глазами гостей Серафима. Слышался в их ритме конский топот и звон мечей, завывание ветра и хлесткие удары волн о борта стругов. Егору чудилось море и шелковый алый парус над головой. Попутный ветер гнал струги россов с богатой добычей от греков. На корме задумчиво сидел воин в скромной белой одежде с мечом у пояса… на эфесе меча грызлись крылатые волки… У воина вислые усы и бритая голова с прядью-чубом осельца через ухо с золотой серьгой. Егор ясно видел этого воина и слушал вместе с ним бородатого старца с гуслями резными на коленях. Вещун пел славу победам князя и ратникам смелым его, победившим злых хазар и с греков дань собравшим. Соленые брызги летели в струг, и бились волны, и дул ветер в паруса из алой паволоки, и рокотали струны, князя думы теша…

* * *

Серафим побудил их на заре. Сварил кутьи, устроил стол на зеленой травице под дубом. Она светилась рдяным бисером росы в лучах восходящего солнца. Звенели пчелки на полете у бортей-дуплянок, и неугомонно свиристели птахи в лесу. Егор опасливо поглядел на темных молчаливых идолов за полем и развороченный взрывом курган. Отчетливо помнился диковинный сон о богатствах несметных под ним.

Они умылись из чистого родника у дуба, поели кутьи и туг заметили, что Серафим одет по-дорожному: через плечо его обвисла ветхая сума и посох в руке.

— Угодьюшко порушил ворог, — печально промолвил он, оглядывая свое поле и курган, — ходзици треба добры людзи… мя немци не тронуть, коль ждуць вас за топью. Коль нет их тамо, призову сумой ходзиць. Дай же вам Боже!


Еще от автора Юрий Васильевич Сергеев
Становой хребет

Роман «Становой хребет» о Харбине 20-х годов, о «золотой лихорадке» на Алдане… Приключения в Якутской тайге. О людях сильных духом, о любви и добре…


Повести

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Рекомендуем почитать
Заслон

«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.


За Кубанью

Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.


В индейских прериях и тылах мятежников

Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.


Плащ еретика

Небольшой рассказ - предание о Джордано Бруно. .


Поход группы Дятлова. Первое документальное исследование причин гибели туристов

В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.


В тисках Бастилии

Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.