Княжий остров - [162]

Еще мгновение, и быть большой беде,

Я приползу и вновь здоровым встану,

Мой мир, моя вселенная, к тебе…

Когда наступит срок и обуяет старость

И миг придет упасть моей звезде,

Я на молитву пред тобою встану,

Мой мир и вся вселенная — в тебе!

Когда ж на суд пред Богом я предстану,

У Высшего Царя святых небес,

Просить пути единственного стану —

Мой мир, моя Вселенная — к тебе…

— Чьи это стихи?! — невольно вырвалось у нее.

- Теперь твои… Эти строки явились ко мне, когда мы шли сквозь лавину огня с чудотворной иконой на крепость Кенигсберг.

— Но мы же виделись после этого, и ты молчал?!

— Я стеснялся, какой я поэт…

- Милый ты мой дуралей, — запричитала Ирина, — я самая счастливая из женщин, если ты так чувствуешь, так любишь! Я и раньше не сомневалась, но чтобы такое… Пропой еще… я хочу запомнить и ответить этой же песней…

Домой они вернулись за полночь, и Егор, осторожно ступая, крался в горницу, чтобы не потревожить Марию Самжовну, Ирина тихо засмеялась и проговорила:

- Не бойся, бабушка ушла к двоюродной сестре ночевать. И Машеньку взяла и Васеньку, она часто там гостит. Тетушка боится одна в большом доме. Нас даже звала к себе жить. Иди в комнату и ложись, я сейчас…

Егор чувствовал себя легко и свежо, после ночного купания в реке. Расчесал деревянным гребешком перед зеркалом волосы, разделся, задул свечу и нырнул в мягкую постель. Сладостно вдохнул всей грудью чистый запах Ирины, ее волос и душистого тела, напитавших подушки и простыни. Она постоянно мылась с травами, и Егор чувствовал себя словно на лугу, в цветочном, медовом дурмане. Егор уже лежал, а Ирина все еще не решалась войти к нему. Казалось ей, что в тоске ожидания она подурнела, подчахла. Тело ее дрожало, но вдруг в глазах вспыхнула алым цветом та герань, — Ирина засмеялась, окрепла и уже полной луной вплыла к мужу и застыла… В ночной, темной избе сияло солнце: ее Егор. Ирина грелась, игралась, нежилась в его лучах, а потом с победным криком радости над холодом впустила до самого донышка самый жаркий, самый мощный луч, долго храня в себе его небесный огонь…

И утром Егора разбудил огонь. Солнечный. Через окно слепящий свет проник сквозь закрытые веки, и он увидел кровь в них, испуганно проснулся, жмурясь и привыкая к сиянию народившегося дня. Жаркий луч перебрался через него и осиял спящую Ирину. Волосы у нее разметались по подушке, припухшие губы чуть приоткрыты, и весь ее образ разительно-юный, девичий, заворожил Егора. Он неотрывно глядел на едва приметное колыхание ее груди, в смирении сна, и глаз не мог оторвать и радости вместить всей от ее близости и волшебности, женственности-и красоты мягкой, таинственной силы ожегшей все его существо. Егор боялся шевельнуться, чтобы не прервать утреннего забытья, после горячей ночи, их слияния и ураганных ласк, бесконечного тихого разговора-откровения. Их жизнь проходила в постоянных разлуках и встречах. И каждый момент этих встреч был новый и любовь была любовью-откровением. Он рассказывал ей все, хотя потом иногда каялся, ибо она так сопереживала и страдала за него в опасностях и боях, так тонко чувствовала своею женскою душой его душу, его мысли, поступки и сомнения, что он не раз поражался ее удивительному прозрению. Временами она словно читала его мысли и даже что- то утаенное от нее, чтобы ее не беспокоить, она договаривала сама, и он признавался, что так оно и было на самом деле. От ее прозорливости невозможно было что-либо скрыть, а все мысли ее самой, слова, вся ее душа были исполнены такой родниковой чистотой, такой детской доверчивостью и тактом, такой заботой и бурей чувств к нему, что Егор временами терялся от ее беззащитности и безгрешности, и ему хотелось еще больше ее уберечь, защитить, остеречь от жестокого мира, окружающего их обоих, успокоить, развеять грусть и слышать ее волнующий детский искренний смех, видеть в сияющих глазах только радость и любовь, и он готов был сделать все возможное, чтобы не уронить себя в ее глазах… быть достойным такой любви, такой женщины, такого неземного создания, дарованного ему…

Солнечный луч все же разбудил Ирину, и она закурлыкала журавушкой спросонья, приникая к нему жарким, огненным телом, словно вливаясь в него самого и вознося светом своим..

Послышался стук калитки, и Ирина взметнулась, быстро накинула платье, воркующе и радостно смеясь:

Засони мы с тобой, дети уже идут, вот как застанут нас рядышком и давай расспрашивать… чегой-то мы спим так долго…

Егор поднялся и оделся. Ирина уже собирала на стол, когда он вышел и умылся, с наслаждением вытираясь чистым полотенцем. Оно тоже пахло травами и цветами. Весь дом Марии Самсоновны был наполнен целительным духом лугов. Целые связки трав висели по стенам, сушились на печи, на чистых тряпицах под широкими лавками. Егор перекрестился на иконы в красном углу и сел за стол. Робко скрипнула дверь, и Васенька засунул в приоткрывшуюся щель свою кудрявую светлую голову.

- Бабушка зовет вас завтракать к тетушке.

- Да у нас и тут все есть, заходи, Вася, — смущенно отозвалась Ирина, рдея румянцем, словно ее прихватили за чем-то тайным. — Помой руки и садись за стол.