Княжий остров - [16]

Шрифт
Интервал

— Есть, — коротко ответил он и ушел.

— Вот дурина, фашист, как рванул на своих бомбах… не рассчитал и зацепился, — тихо прошептал Быков.

— Пошли взглянем, — кивнул на старца Окаемов, — не станем мешать, пусть поспит в тепле. — Когда они выбрались на поляну, Илья продолжил: — Этот остров пока для нас самое безопасное место.

— Почему? — удивленно спросил Егор.

— Серафим отведет хоть целую дивизию… закружит, потопит в «хляби», туманами затмит все окрест.

— Опять сказки сказываешь?

— Туман-то, смотри, поднимается… Редкость для лета.

— И правда, — недоуменно обронил Быков и огляделся, — опосля дождя случается такое.

— Бывает… все бывает. Особенно когда попросит об этом волхв.

— Какой волхв?

— Серафим…

— Ты что, деда в колдуны прочишь?

— Зачем так… колдуны злые, а к Серафиму есть иные слова: ведун, кудесник, чародей, облакогонитель-волхв…

Но чтобы самолет спихнуть! Любой маг от зависти бы сгорел… Такого в летописях не было. Волхв — мудрец языческой Руси, а вот и боги той эпохи стоят.

— Где? — недоуменно промолвил Егор и остановился.

Они незаметно за разговором приблизились к каменным замшелым столбам на закрайке леса. И тут Егор с удивлением заметил, что столбы были резные с человеческими ликами. Высились ровным полукружьем у растерзанного взрывом кургана.

— Капище… капище… капище… — опять смятенно забормотал Окаемов.

Он вдруг стал не в меру суетлив. Метался от одного изваяния к другому, что-то мучительно вспоминал, нашептывал себе под нос непонятное Егору, совсем забыл про него и радостно лыбился. Наконец чуток угомонился и стал громко вещать, как бы раздумывая и споря сам с собой:

— Неужто мы стоим на древнем, затерянном в болотах капище славян! Все сходится. Дуб, не менее семи метров в диаметре, я успел посчитать окружность шагами и вычислить… Ему эдак тыщи полторы лет. Возможно, что раньше болот здесь не было. Под дубом родник… Род! А вот и языческий бог Род. — Он указал на один из четырехликих столбов. — Рядом с ним известный Перун с мечом на поясе и сжатой правой рукой у плеча. В ней когда-то был лук или подобие молнии. Бог войны и грозы, покровитель воинов. Дальше не менее почитаемый и могучий бог Влес с турьим рогом в руке — символ благополучия, а в центре Дажьбог со щитом и солярным знаком на груди — сын небесного Сварога. А выше его и мощнее — небесный бог, Световид ли… Сварог ли… Великий и могущественный, самый почитаемый небесный царь славян. По правую руку от него — еще один женский двойной образ… Мать Лада и дочь у ног — Леля, богини любви и красоты… Может быть, я в чем-то ошибся… Да простят они меня… Я православный христианин… Мне грех поклоняться язычеству. Но это вера наших предков. Это история святая наша, и я преклоняю колена перед ней! История рода — тоже религии! Не отнять у нее капищ и волхвов, как не отнять поруганных церквей и веры православной, каленым железом выжигаемых по Руси в крах империи века сего. Прости мя, Господи! Спаси и сохрани Россию, дай силу воинам ее супротив ворога! — Окаемов сделал глубокий поклон и трижды истово перекрестился перед богом небесным Сварогом.

Егор стоял в нерешительности и каком-то горячечном забытьи. От кургана наносило смрадом догорающего самолета, сырой туман окутал Княжий остров и багрово рдел в закатном солнце. Граненые и резные, сделанные неведомым предком идолы стыли в безмолвии, озирая ликами все четыре стороны света и, казалось, внимали молитве русского офицера Окаемова.

Егор вдруг осознал и прозрел эту багровую картину неведомой гигантской силы, мудрости и согласия природы, от всего исходила высшая чистота и вера в духовное совершенство человека. Он соприкоснулся с чем-то сказочным и великим, упорно оставшимся жить, еще не испорченным, почувствовал дуновение векового уклада предков, гармонию истины и красоты. Мысль его объяла поляну и обитель, взбежала по древу и коснулась неба, улетела в Якутию к библиотеке староверов Станового хребта и вернулась назад глубоко убежденной и просвещенной в силе и бессмертии своего народа. Его осенил благостный покой, природное добродушие и глубокое почтение к старцу Серафиму, благодарность судьбе, которая вывела его за руку к скиту в тайге, а теперь к этой обители, благодарность, что кипит в его жилах не иная с этими богами кровь…

Смеркалось. С колокола гнезда над текучими туманами сокол зрил небо и краешек рдяного солнца: великую Явь дремлющей, омытой и оплодотворенной дождем земли. Он зрил веще и глубоко, видел подземный черный океан Кощея, по нему утица ночью перевозит в челне солнце от заката к восходу, зрил летящую душу Зигфрида, навек ушедшую сквозь землю россов к престолу Валькирии. Сокол все зрил. Все помнил и знал наперед. Память предков, свивших гнездо на молодом дубе много поколений назад, ясно и близко вставала перед его грозным оком.

* * *

Окаемов с Быковым прошли через молчаливый строй богов и остановились на краю огромной воронки, которая вывернула и разметала половину кургана. Дотлевал в стороне отброшенный страшным взрывом хвост самолета с пауком свастики. Шмотья искореженного металла хрустели под ногами, торчали из рваных ран на стволах деревьев. Егору показалось, что Окаемов был не в себе… Бледное лицо, смятенный взгляд, кулаки прижаты к груди, словно пред мигом смертной опасности. Он двинулся к хвосту самолета и кивнул головой на свастику.


Еще от автора Юрий Васильевич Сергеев
Становой хребет

Роман «Становой хребет» о Харбине 20-х годов, о «золотой лихорадке» на Алдане… Приключения в Якутской тайге. О людях сильных духом, о любви и добре…


Повести

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Рекомендуем почитать
В тисках Бастилии

Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.


Школа корабелов

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Дон Корлеоне и все-все-все

Эта история произошла в реальности. Её персонажи: пират-гуманист, фашист-пацифист, пылесосный император, консультант по чёрной магии, социологи-террористы, прокуроры-революционеры, нью-йоркские гангстеры, советские партизаны, сицилийские мафиози, американские шпионы, швейцарские банкиры, ватиканские кардиналы, тысяча живых масонов, два мёртвых комиссара Каттани, один настоящий дон Корлеоне и все-все-все остальные — не являются плодом авторского вымысла. Это — история Италии.


История четырех братьев. Годы сомнений и страстей

В книгу вошли два романа ленинградского прозаика В. Бакинского. «История четырех братьев» охватывает пятилетие с 1916 по 1921 год. Главная тема — становление личности четырех мальчиков из бедной пролетарской семьи в период революции и гражданской войны в Поволжье. Важный мотив этого произведения — история любви Ильи Гуляева и Верочки, дочери учителя. Роман «Годы сомнений и страстей» посвящен кавказскому периоду жизни Л. Н. Толстого (1851—1853 гг.). На Кавказе Толстой добивается зачисления на военную службу, принимает участие в зимних походах русской армии.


Дакия Молдова

В книге рассматривается история древнего фракийского народа гетов. Приводятся доказательства, что молдавский язык является преемником языка гетодаков, а молдавский народ – потомками древнего народа гето-молдован.


Лонгборн

Герои этой книги живут в одном доме с героями «Гордости и предубеждения». Но не на верхних, а на нижнем этаже – «под лестницей», как говорили в старой доброй Англии. Это те, кто упоминается у Джейн Остин лишь мельком, в основном оставаясь «за кулисами». Те, кто готовит, стирает, убирает – прислуживает семейству Беннетов и работает в поместье Лонгборн.Жизнь прислуги подчинена строгому распорядку – поместье большое, дел всегда невпроворот, к вечеру все валятся с ног от усталости. Но молодость есть молодость.