Княжий остров - [15]
— Майн Готт! — прорычал в бешенстве Зигфрид и еще больше налился злобой.
Он напрочь забыл о диверсантах и приказе майора. Главным для него стала жизнь этого неуязвимого русского. Зигфрид скрипнул зубами и снова пошел в пике, решив на этот раз сбросить бомбы, если промажет из пулеметов. Земля неслась в прицел зеленым кружевом деревьев и золотой стерней поля. Вот снова глаза и руки. Они ворожили… звали. И опять огонь понесся встречь Зигфриду, и швырнуло самолет. Летчик заорал, ослепленный и всего-то на миг потерял контроль над собой.
Егор вырвал винтовку у сержанта и лихорадочно целился по кабине, но выстрелить не успел. Он увидел, как плоскость штурмовика отлетела и хряпнула в кронах деревьев, самолет закувыркался и врезался за полем в склон кургана. Мощный взрыв потряс Княжий остров. Черный султан земли вознесся выше дубравы, комья осыпались с неба.
Серафим все так же стыл на месте с воздетыми руками к заволочи огромной тучи, скрывающей солнце. Скоро ударила страшная гроза с ливнем, а он все стоял, и люди цепенели под дубом в нерешительности.
Окаемов первым опомнился, с дрожью в голосе трижды промолвил:
— Волховик… Волховик… Волховик…
Ни Быков, ни Селянинов не поняли этого слова и возбуждения Ильи. Они привели мокрого и безучастного старца. Егор поразился его спокойствию. Только квелая улыбка блуждала на устах Серафима. Сверкали молнии, лил дождь, а в глазах старца почудились Быкову застывшие всполохи огня, такая ярая и живая сила, что им завладел страх…
Серафим оперся руками о ствол дуба и благостно коснулся его челом. Всклекотал сокол над их головами, застил крылами от дождя матерых птенцов.
Егор и сержант увели старца в похилившуюся и вросшую в землю избушку, рубленную из толстых дубовых кряжей с давно истлевшей корой. Серафим безвольно покорился, весь обмяк и обессилел. Скинул с их помощью мокрую одежду и завернулся худым голым телом в овечий тулуп. Сразу улегся на застланные тряпичным ковром нары и притих, отвернувшись к стенке. Егор оглядел диковинную обитель. У входа жалась низенькая, из битой глины печь с закопченным подом. По стенам развешаны во множестве духовитые пуки целебных кореньев и трав. У печи сиротился самокованый тяжелый топор из сизого железа на долгой ручке, а в переднем углу скромная божница, меркло проглядывался большой крест и восковая свеча пред ним.
Тусклый сумрак непогоды лился через отворенную дверь, и Егор не мог разглядеть всего убранства жилья, но крест притягивал глаза своей незнакомой формой. Быков послал Николая за дровами: чтобы разжечь печурку и согреть старца, а сам чиркнул спичкой и запалил свечу. Взял в руки массивный серебряный крест. На нем стоял в полный рост какой-то неведомый Бог с раскинутыми руками. Но он не был распятым… Одной дланью дарил колос, а второй турий рог. От шеи вниз, до пояса Бога, врезан обнаженный человек с бородой, под его же ногами выбита поясная фигура третьего. Низ креста окаймляла ящерица с открытым зевом. В самом верху косо пробита дырка с обтертыми краями. Егор подивился в мыслях: «Что же за богатырь носил полупудовую тяжесть на гайтане?» И осторожно водрузил его на божницу. В колеблющемся пламени свечи лики всех трех богов словно ожили: приблизилось едва приметное колыхание, казались они непривычно-земными, не когтили душу страхом, а ластили ее добром. И тут Быков увидел приставленные к нарам гусли из темного, посеченного шашелем дерева. Рука сама потянулась и ощутила удивительную легкость их. Гусли были изукрашены причудливой резьбой: пять струн тихо отозвались на прикосновение пальцев. Крылатые волки гнали лося, соколы били зайцев и птиц, на самом верху узнаваемо вырезана медвежья голова с разинутым зевом, а отверстие внутрь темнело формой лебедя. Егор старался прочесть полустертую надпись на тыльной стороне гуслей, когда зашел Окаемов, да так и встал на пороге, увидев…
— Не засти свет, — попросил Егор, — прочесть не могу, по-старинному писано.
— А ну-ка дайте взглянуть, Егор Михеевич. — Он взял гусли и долго щурился над ними, легко трогал пальцами струны, и они откликались густой затаенной мощью. — Первая «Буки», вторая похожа на — «Онь»…Далее… Боян!
Надпись гласит — Боян! Имя вещего сказителя князя Святослава! Не может быть, чтобы сохранились его гусли! Не может быть… Прошли века… Но все равно это настоящие древние гусли! Вы не представляете, куда мы попали!
— Куда?
— Немцы загнали нас на тысячу лет назад. В прошлое Руси. Вы не представляете ценность этих гуслей и… Серафима.
Старец неожиданно ворохнулся и сел на топчане. Молча протянул руку, взял гусли, поставил их на место. Потом отвернулся к стенке и закрыл глаза. Прошептал немощным голосом:
— Се княжецка услада… Се Бояна гусельцы.
Дождь перестал. Наносило сырой свежестью через дверной проем, порывы ветра шумели в кроне дуба. Селянинов принес дрова и затопил печь. Проговорил, словно сам себе:
— Надо бы деду рожь помочь молотить… Спортится в дождях. Вот провянут снопы… обмолочу…
— Что станем дальше делать? — обратился к ним Окаемов.
— Придется переждать, — тихо отозвался Егор и покосился на нары, боясь потревожить хозяина обители, — немцы могли за болотом устроить засаду, если догадались, где мы… Угодим прям в их лапы, ежель сунемся. Надо караулить ночью, а утром хорошо высмотреть через оптику энтот бок. Сержант, пойди-ка с винтовочкой и посторожи дотемна, приглядись хорошенько через прицел.
Роман «Становой хребет» о Харбине 20-х годов, о «золотой лихорадке» на Алдане… Приключения в Якутской тайге. О людях сильных духом, о любви и добре…
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Эта история произошла в реальности. Её персонажи: пират-гуманист, фашист-пацифист, пылесосный император, консультант по чёрной магии, социологи-террористы, прокуроры-революционеры, нью-йоркские гангстеры, советские партизаны, сицилийские мафиози, американские шпионы, швейцарские банкиры, ватиканские кардиналы, тысяча живых масонов, два мёртвых комиссара Каттани, один настоящий дон Корлеоне и все-все-все остальные — не являются плодом авторского вымысла. Это — история Италии.
В книгу вошли два романа ленинградского прозаика В. Бакинского. «История четырех братьев» охватывает пятилетие с 1916 по 1921 год. Главная тема — становление личности четырех мальчиков из бедной пролетарской семьи в период революции и гражданской войны в Поволжье. Важный мотив этого произведения — история любви Ильи Гуляева и Верочки, дочери учителя. Роман «Годы сомнений и страстей» посвящен кавказскому периоду жизни Л. Н. Толстого (1851—1853 гг.). На Кавказе Толстой добивается зачисления на военную службу, принимает участие в зимних походах русской армии.
В книге рассматривается история древнего фракийского народа гетов. Приводятся доказательства, что молдавский язык является преемником языка гетодаков, а молдавский народ – потомками древнего народа гето-молдован.
Герои этой книги живут в одном доме с героями «Гордости и предубеждения». Но не на верхних, а на нижнем этаже – «под лестницей», как говорили в старой доброй Англии. Это те, кто упоминается у Джейн Остин лишь мельком, в основном оставаясь «за кулисами». Те, кто готовит, стирает, убирает – прислуживает семейству Беннетов и работает в поместье Лонгборн.Жизнь прислуги подчинена строгому распорядку – поместье большое, дел всегда невпроворот, к вечеру все валятся с ног от усталости. Но молодость есть молодость.