Княжий остров - [159]

- Нам надлежит узнать все о России, потом стать настоящими русскими, укрепить национально-религиозное самосознание, отринув все пагубные мирские каноны и правила, полагаясь только на Господа и данное им учение… Мы должны видеть Путь небесными глазами. Поступать только согласно высшему правилу духовного движения, пламенной и молитвенной любви к России и ее народу. И помнить, что Господь пока для нас единый Правитель, пока не избран всенародно Его Помазанник. А думы, сенаты и парламенты — все это чуждое. Все это старые песни на новый лад… Фундамент русской крепости — любовь: к Богу, Отечеству, Правде, Воле, Семье, Земле, ближнему…

- Обучая меня Казачьему Спасу, дед Буян твердил, что самое священное и неодолимое оружие русского — Совесть, ~ раздумчиво промолвил Быков, — «Вслушайся в себя, и когда заиграет в тебе, вскипит Правда — ты неодолимый!» — наставлял он, — «станешь непобедим Духом, даже погибая не дрогнешь». Он учил перед схваткой, с помощью молитвы вызвать глубинный, Праведный, Русский Гнев… не злобу, а ураганную вспышку праведного гнева, исходящую из нравственно-корневой системы… Очистительную Совесть! Тело начинает покачиваться в миге расслабления, психофизическая мощь возмездия гнева играет молниеносно… песней мощного поднебесного хорала звучит в сознании молитва и тебя бросает в атаку в самый последний миг, когда уже холодок смерти касается твоего затылка, а враг уже торжествует… невероятное напряжение — и карающая сила праведного гнева движет твоим неотвратимым ударом…

- Совесть тоже имеет положительные и отрицательные свойства, — прервал его Окаемов, — используя робость совести, враг нагло попирает нас, принимая это за обычную слабость. Совесть может быть разрушительной.

- Я говорю не о робости, а о Высшей Очистительной Совести праведного гнева… Именно на этом основаны все приемы Спаса… на глубоком чувстве моральной ответственности перед дедами и отцами — в прошлом, перед детьми и внуками — в будущем. И высшая ответственность перед самим собой, перед семьей, друзьями, «будним миром», как говорил Буян, и… Державой, коя вбирает в себя понятие древнее — Русская Земля, она объединяет всех пред Богом. Наивысшая забота именно о Державе… Все это укрепляет дух, в мгновение соединяется прямой и обратной связью и разит врага, посягнувшего на Великие Святыни… Здесь и Праведность, и Долг, и Прозрение, и нетерпимость к нечисти… и так светло это состояние омывания тебя Совестью, такая безудержная сила и чистота в ней, такая мудрая опора, что охота петь…

- Верно! — воскликнул Окаемов, — вот оно — оружие — Чистая сила! И мы должны ее возвращать все больше в народ, просветлять его и побуждать стать Народом Божьим… А когда он закипятится в праведном гневе… туг врагу не помогут никакие защиты… Вот наше основное предназначение, основная дорога! А теперь я намерен вас спросить, други мои… Кто ступит на тропу борьбы? Повторяю, вы вправе отказаться, вправе жить в миру достойно, не падет на вас тень упрека в отступничестве и трусости. В боях Сталинграда, под Курском и всей войне вы заслужили право на отдых, но мне хотелось бы знать, кого мне ждать в этом подземелье через месяц для опасной работы?

Все вскочили единым махом.

— Спасибо, братья…

ГЛАВА II

От Рязани в село Егор добирался на подводе. Возчик, безрукий фронтовик, изрядно подвыпивший в станционном буфете, все еще жил войной и привязывался к Быкову с расспросами, а потом сморился под жарким летним солнцем и уснул с вожжами в руке. Худосочная кобыла омахивалась хвостом и шла без его управления, хрустко обрывая на обочине метелки сочного пырея. Дно повозки было устлано толстым духмяным слоем свежескошенной травы, и Егор осторожно уложил на нее контуженного водкой бойца, а сам взял вожжи.

И как только ладони сжали их, а ноздри уловили близкий и знакомый запах лошади, его словно унесло в детство в свою станицу… Ярко встали перед глазами родные образы отца и матери, сестры и брата на покосе, когда впервые доверил ему бритвой отточенную косу. Охватывая сына со спины мускулистыми твердыми руками, он поначалу косил с ним вместе, приговаривая: «Пяточку прижимай… много не забирай… вот так мы ее… за пяточкой косы уследи, не то клювом зароется». И Егорка старался изо всех силенок, от напряжения и высокой ответственности рябило в глазах. Отец вдруг отпускал свои руки, а сын шел заданным ритмом, перебирая босыми ногами по колкой стерне и чуя его взгляд и боясь подвести отца. Коса тяжелела с каждым шагом, вырывалась из рук, норовила раз за разом воткнуть свой уветный нос в землю, или хватить столь травы, чтобы не осилил косарь ее срезать, но Егорка настырно шел вперед, выправляя ее увертки, и почуял косу… Она приняли его и заходила, ровно вжикая, как весенний нарядный селезень на реке… и помнилось каждое слово похвалы отца, и беспокойство матушки, кабы он не порезался, и самое главное, пронзительное чувство осознания и созерцания своего первого настоящего труда, когда изнемогший оглянулся и увидел ровные густые валки травы вперемешку с цветами, пахнущие медовым духом кашки… Умытое росными туманами солнце только высунулось из-за щетинистых сопок над миром, над Аргуньо и станцией, сокрытой увалами, а Егор уже работая, ему еще хотелось косить, и клянчил косу у матушки и приставал к отцу: непременно сегодня же сделать ему косу полегче, под его рост, и он станет им помогать… Потом сгребали подсохшее сено, копнили и везли на повозке душистую коровью слову домой, а Егорка восседал на самом верху воза, судорожно держась умозоленными ладонями за веревки и слегу, прижимавшую сено, и озирался окрест с холодящим страхом высоты, осуждающе глядел на бездельно купаюшихся в реке ребятишек… Он стал кормилец, а они так себе… непуть голопузая…