Княжич. Соправитель. Великий князь Московский - [256]

Когда Данила Константинович вышел, великий князь сказал дьяку вполголоса:

– Опричь того, есть у меня дело, которое немедля сотворить надобно. Утре же найди человека верного и пошли к Даниару-царевичу, дабы ссылался царевич с Менглы-Гиреем от твоего имени, но токмо устно, без грамот. Пусть обещает ему помочь от нас против братьев, которые с Ахматом. Ежели Бог не даст удачи ему, приму к собе, как брата, а ежели Бог даст ему на отчий стол сесть, то и тогда ему помочь наша против Ахмата надобна будет. Сотворим союз вечный, а все вороги его – наши вороги, а наши вороги – его вороги, и други наши едины.

Вошел Данила Константинович с двумя кубками заморского вина.

– За благополучие дел наших! – сказал Иван Васильевич, чокаясь с дьяком.

– За здравие государя моего, – ответил тот.

К концу уж приблизился май, когда дошли до Москвы первые вести о войске московском – от воеводы Ивана Руно. Обедал в этот день государь у матери своей. Все были весьма рады вестнику, сопровождавшему с воинами караван торговых судов, захваченных у купцов татарских. Суда эти стояли уж на Москве-реке возле Кремля, у самых Чушковых ворот.

– Как тя именем величать? – спросил государь боярского сына, когда тот отмолился и сказал здравицы государю и государыне.

– Зовут мя, слугу твоего, Трофимом, а по прозвищу – Леваш-Некрасов.

Иван Васильевич лукаво усмехнулся и молвил:

– Ведаю о тобе, Трофим Гаврилыч.

Леваш изумился и проговорил растерянно:

– Истинно, государь, Гаврилычем величают по батюшке-то…

– Ну сказывай, Гаврилыч, сказывай, что воевода-то повестует, – ласково молвил великий князь.

– Повестует он так: «Будь здрав, государь, на многие лета! Право ты сказывал, не умеет татарин землю свою оборонять. Везде татар мы бьем. Мы все, сойдясь вместе под градом Котельничем, повоевали всю черемису по Вятке-реке. Пошли засим по Каме-реке на низ да там воевали до Тамлуги и много гостей татарских побили, товару у них великое множество взяли и суда их со всем добром тобе шлем на Москву с боярским сыном Трофимом Левашом. До перевозу татарского ходили мы по Каме и вверх воротились подобру-поздорову. И в Белу Воложку ходили и там вызнали: были тут казанские татары, двести конников, да, коней пометав возле Воложки у черемис, пошли они на судах вверх по Каме-реке. Тут воеводы, подумав, набрали из своих людей семь насадов[216] и отпустили с ними меня, Ивана Руно. Догнали мы поганых, а те, увидевши нас, выметались на брег. Яз же повелел своим и на суше их гнать. Забежали поганые за речку некую малую. Засев у речки, стали с нами биться. Одолели мы их и тоже, забежав за речку ту, перебили всех, поймали живыми токмо воеводу их Иш-Тулазия, сына князя Тархана, да другого бердышника.[217] А наших на том бою поганые убили токмо двух человек, а раненых у нас шестьдесят, и милостью Божьей все живы. Оттоль пошли на Великую Пермь, ныне же идем к Устюгу. Полон татарский ведем тобе, государь, в обход Казани, а Леваш-то ранее меня придет на Москву…»

– Ну слава богу, – весело сказал Иван Васильевич и добавил: – Садись-ка за стол с нами, Трофим Гаврилыч, выпей вот чарку водки двойной да закуси.

– Данилушка, – молвила старая государыня, обращаясь к дворецкому, – налей-ка гостю-то дорогому, а ты кушай во здравие да скажи, какие товары на судах у тобя?

– За здравие государя моего и государыни, – вставая со скамьи, провозгласил Леваш и выпил стоя. Затем снова сел на кончик лавки и заговорил: – Всякие товары есть, государыня, ковры шемахинские и кизилбашские…

– Да ты закуси ране, Гаврилыч, – перебила его Марья Ярославна, а дворецкий по ее указанию подал гостю на малом блюде кусок жирной буженины копченой и хлеба.

Леваш съел предложенное ему очень быстро, чтоб не заставлять государыню долго ожидать рассказа. Встал, перекрестился и, поблагодарив государей, продолжал говорить стоя.

– Опричь ковров, государыня, – рассказывал он, – есть сабли дамасские с золотыми насечками, каменья самоцветные, шелка китайские, а из ганзейских товаров: сукна цветные и бархаты разные, посуда всякая – золотая, серебряная, кубки и чаши хрустальные. Серьги с самоцветами, золотой и серебряной казны много. Ножи есть, топоры, серпы, иголки, гвозди, слюды много оконной.

– Сие мне надобно для церкви в Угрешской обители, – перебил его Иван Васильевич и спросил: – А краски есть?

– Есть, государь, и еще много всего, не упомнишь сразу-то.

Старая государыня весело улыбнулась и молвила:

– Пойдем, сыночек, поглядим суда татарские?

– Пойдем, – ответил государь. – А ты, Данилушка, собери кого надобно, дабы товары сии принимать, опись всему добру изделать и в казне нашей схоронить. Да стражу нашу кремлевскую у лодок поставь, скажи о сем Ефим Ефремычу.

Вот и двадцать седьмое мая, когда, говорят, последние цветы весенние в садах доцветают, а вскоре и рожь начнет колоситься. С этих дней все по-летнему: хоть и цвету еще много, да уж дух в полях и лугах не тот – свежести вешней не чуется, солнце сухим жаром печет. Но звонко еще бьют на зорях перепела, во ржах скрипят коростели, а с болот и речных камышовых крепей бугай-птица ревет низким голосом, словно бык в стаде. По ночам и земля в зное томится, словно пьянясь буйным своим плодородием.