Князь Василий Долгоруков (Крымский) - [163]

В отсчитывавшем последнюю треть XVIII веке не было ни одного десятилетия, в котором бы Россия не имела ратных дел с иностранными державами. Сначала Петр Великий, пробивая империи окно в Европу, вел двадцатилетнюю Северную войну со Швецией, затем фельдмаршал Миних и генерал Ласси несколько раз вторгались в Крым, предавая татарские земли огню и мечу, в 40-е годы приключилась еще одна, правда, непродолжительная война со Швецией, а в 60-е — семилетняя с Пруссией. С большим или меньшим успехом воевали почти все венценосные государи и государыни.

Для Екатерины война с Турцией была первой, и поэтому блистательную победу в ней она намеревалась отметить таким грандиозным народным празднеством, какого Москва еще никогда не видела. По мнению императрицы, пышные торжества не только должны были соответствовать исторической значимости одержанной над турками виктории, но и продемонстрировать всем народам России, хранившим в своих сердцах отзвуки пугачевского восстания, щедрость ее души, милосердие и материнскую заботу о благе империи и подданных.

Открыть празднества планировалось торжественным въездом в Москву главного героя войны — генерал-фельдмаршала графа Петра Александровича Румянцева, В честь него у последнего перед столицей селения Котлы специально построили массивные деревянные триумфальные ворота. За ними — на протяжении нескольких верст — по обеим сторонам дороги были воздвигнуты небольшие пирамиды с установленными в верхней их части красочными картинами, изображавшими многочисленные победы полководца. Холсты, на которых художники написали батальные сцены, были сделаны до прозрачности тонкими, чтобы в случае прибытия Румянцева ночью их можно было подсветить сзади огнем.

Но огня не понадобилось — фельдмаршал приехал днем. И не так, как задумывалось.

Посчитав излишним триумфальный въезд, Петр Александрович в простой карете, под разочарованный вздох собравшейся толпы, не раздумывая, объехал ворота по правой обочине и, не останавливаясь, запылил по дороге дальше.

Когда вечером Екатерине шепнули об этом, она властно повела бровью:

— Славный предводитель сам решает, как ему ехать…

Десятого июля, на рассвете, едва короткую ночь позолотили лучи восходящего солнца, вся Москва — в каретах и колясках, верхом и пешком — потянулась к Ивановской площади. Расталкивая друг друга локтями, беззлобно переругиваясь, обыватели старались занять лучшие места, чтобы увидеть государыню, которая должна была проследовать в Успенский собор.

Для этого церемониального шествия — от главного крыльца Грановитой палаты до самых дверей собора — мастеровые проложили длинный помост, устланный ярким красным сукном и огражденный невысоким парапетом. По бокам тянулись крепкие деревянные подмостки, густо заполненные зрителями. Здесь же, на площади, равняли шеренги вызванные на торжества полки, отличившиеся в былых сражениях с турками: Санкт-Петербургский пехотный, 1-й и 3-й гренадерские, Сумской гусарский, кирасирский Святого Георгия и другие.

Екатерина вышла на крыльцо в полном императорском одеянии, в пурпурной мантии и большой, переливающейся сверканием бриллиантов короне, эффектно сидевшей на белоснежном завитом парике.

На колокольне Ивана Великого могуче ударил колокол, содрогнув прозрачный воздух густым тягучим гулом, И словно по сигналу, по всей Москве разлился торопливый заливистый трезвон всех столичных церквей.

Чуть прищурившись от яркого солнца, Екатерина благосклонным взглядом оглядела присмиревшую площадь и с чарующей величавостью плавно поплыла по суконному помосту. Рядом с ней, по левую руку, шел Румянцев, позади — мерно печатали шаг, придерживая руками шлейф, шесть рослых кавалергардов, затянутых в красные с золотым шитьем мундиры, с развивающимися на серебряных шлемах страусовыми перьями.

За кавалергардами, в такт движениям императрицы, шествовала блестящая золотом и серебром богатых нарядов и орденов многочисленная свита, в первых рядах которой находился и Василий Михайлович Долгоруков.

После божественной литургии и благодарственного молебна Екатерина, вместе с свитой, под ликующие крики народа, раскатистые пушечные залпы и колокольный звон, с прежней величавостью вернулась в Грановитую палату.

Когда притомившаяся от долгой церемонии государыня села на трон, слева от которого на столике лежали скипетр и держава, а справа — приготовленные к вручению награды, генерал-прокурор Вяземский, вскидывая голову, напыщенным голосом прочитал речь, изъяснявшую высоким слогом подвиги ее императорского величества в минувшую войну.

А затем от имени Сената и народа высказал ей подобострастную благодарность:

— «Гремящею во все концы земли побед твоих славою возвеличенная, в пределах своих распространенная и приятнейшими полезного мира плодами наслаждающаяся Россия, представая к престолу твоему, приносит тебе жертвенный дар благодарности за матернее о ней попечение».

От имени Екатерины Вяземскому кратко ответил новый вице-канцлер Остерман, вслед за которым действительный тайный советник Олсуфьев, с прищуром глядя на бумажный лист с витиеватой подписью императрицы, громким голосом стал объявлять имена награжденных по случаю знаменательной победы и похвального мира.