Князь Василий Долгоруков (Крымский) - [106]

— А что у них в мыслях? — быстро спросил Веселицкий. — Пойдут на уступку?

— По наваждению Джелал-бея они откажутся подписать акт. И, кстати, послали письма ногайцам, чтобы те поддержали их в отказе уступить крепости.

Веселицкий обозленно грохнул кулаком по столу:

— Сволочи!.. Ладно бы сами упрямились, так нет же — орды к разврату подталкивают… На что они надеются?

— На ожидаемую из Очакова турецкую помощь.

Веселицкий вскочил со стула, заходил по комнате, потом подошел к столу, оперся руками и, глядя в глаза Бекиру, спросил недоверчиво:

— Откуда тебе это известно?

(Петр Петрович заподозрил, что эфенди умышленно стращает его… «Может, подговорили старейшины, чтобы сломить меня?..»)

Бекир улыбнулся: он предполагал, что русский начальник засомневается в его словах и подготовил такой ответ, который не только опровергнет подозрения, но и заставит щедро наградить.

— Откуда известно? — переспросил он, желая продлить удовольствие. — Из самых надежных источников.

— Каких источников?

— Из уст Джелал-бея.

Веселицкий беспокойно воздел брови:

— Он сам тебе сказал?.. Не может быть!

— Почему же не может? — продолжал интриговать Бекир.

— Потому что о таких вещах стараются помалкивать.

Бекир оглянулся на запертую дверь, понизил голос до шепота:

— Я имею концепты двух писем. Одно изготовлено для отсылки в Порту, но пока — за неимением случая — не отправлено. А другое — очаковскому паше — нарочный уже повез. Оба письма продиктовал мне сам Джелал-бей!

Ошеломленный Веселицкий долго, как заводной, раскачивал головой, не в силах выговорить ни слова. А потом упавшим, просительным голосом произнес;

— Я был бы крайне признателен, если бы вы, сударь, дали мне копии этих писем.

Наслаждаясь потрясением канцелярии советника, Бекир хладнокровно набивал себе цену:

— За эти копии я могу головы лишиться.

Лицо Веселицкого обиженно задрожало:

— Неужели дорогой мой приятель считает меня способным на предательство? Если хочешь, я Богом поклянусь сохранить все в глубокой тайне!

— Зачем же тогда копии?

Веселицкий ответил честно:

— Я намерен отправить их его сиятельству в Полтаву для доставления высочайшему двору. Чтобы ее величество самолично усмотрела суть дружбы крымцев.

Бекир плавным движением налил себе кофе, понюхал горьковатый аромат, сделал несколько глотков.

Веселицкий терпеливо ждал.

Бекир допил кофе, отставил чашку в сторону, утер узкие, висящие подковкой усы и тихо, печально выдохнул:

— Нет, дать не могу. А ну как хватятся?

— Кто?!.. Это же копии.

— А если твоего нарочного, что в Полтаву их повезет, татары в пути задержат?

Веселицкий хотел возразить, что его нарочных крымцы не трогают, но осекся — по лицу Бекира понял, почему тот упорствует. Он отошел в угол комнаты, покопался в своем сундуке и бросил на покрытый толстой скатертью стол два кожаных кошелька.

— За дружбу… и за каждую копию даю по сто золотых!

Бекир деловито взял кошельки, по очереди подкинул их на ладони, ощущая приятную тяжесть, и спрятал в карман.

— Концепты писем при мне. Но дать их я не могу. Я их прочту, а ты сам запиши все, что нужно. Кроме тебя, я никому не доверяю!

Веселицкий подошел к двери, постоял, прислушиваясь, затем вернулся к столу, достал перо, бумагу, чернила и быстро записал содержание писем, нашептанное Бекиром.

Когда эфенди ушел, он позвал Дементьева.

— Смотри! — и указал пальцем на стол, где лежали, подсыхая, бумаги.

Дементьев присел на краешек стула, придвинул поближе свечу, стал читать, время от времени шумно вздыхая и возмущенно покачивая головой.

— А мы-то стараемся, — язвительно сказал он, переводя взор на Веселицкого, — уговариваем. О татарском благополучии рассуждаем… Нет, добром они крепости не отдадут!

— Добром, добром, — передразнил Веселицкий. — Тут дело изменой пахнет! Подлой и коварной изменой… Надо в Полтаву писать! В Петербург! Предупредить надо!

В дверь громко постучали.

— Ну кто еще там?! — вскричал Веселицкий, рывком пряча бумаги под скатерть.

Вошел караульный рейтар, доложил о прибытии нарочного из Полтавы.

— Письма сюда! — приказал Веселицкий. — Нарочного — к Семенову! Пусть на ночлег определит…

Писем было немного. Первым, естественно, вскрыли пакет, присланный из Иностранной коллегии.

Никита Иванович Панин уведомлял, что первого ноября минувшего года за усердную службу ее величеству государыня пожаловала Веселицкого статским советником и назначила действительным своим резидентом при крымском хане и при новой татарской области с ежегодным жалованьем в 2400 рублей, присовокупив к этому единовременную сумму в 3 тысячи рублей на «основание дома». Не остался без вознаграждения и Семен Дементьев, которому суммы определили, конечно, поменьше — 500 и 300 рублей, — но тоже немалые.

Петр Петрович расплылся в самодовольной улыбке. Но она сползла с его лица, когда он дочитал письмо до конца, где Панин выговаривал за то, что в ходе переговоров об уступке крепостей «едва ли вы воспользовались всеми изъяснениями, способами и правилами», кои могли бы привести к достижению желанной цели. А далее Панин приказал формальное домогательство оставить и ждать прибытия в Крым полномочного посла ее величества генерал-поручика Щербинина, который и завершит негоциацию.