Князь Олег - [9]

— Хорошо, — сухо согласился Бастарн. — Я задам ему последний вопрос, а вы решайте сами, как вам дальше быть: слушать его или изгнать меня.

— Я решу это без ответа Исидора на твой вопрос, — повелительно заявил Аскольд и быстро потребовал от жреца: — Спрашивай.

— Сколько заветов оставил твой Христос в назидание людям? — спросил Бастарн грека.

Тот улыбнулся и легко ответил:

— Десять!

— Свыше шестисот! — торжественно объявил Бастарн, повергнув всех в изумление.

— Почему так много? — удивился Дир, и все ему вторили.

— Христос явился к людям тогда, когда человечество погрязло в грехах и своими мыслями и действиями грозило не только разрушить землю, но и затронуть этой грязью голубое небо и золотое солнце, — странным вдруг голосом проговорил Бастарн, и все беспокойно смотрели на него.

— Да, я тоже верю, что Христос был! — спокойно заявил жрец и с иронией посмотрел на Исидора. — Но это был не тот Христос, которым вы сейчас торгуете.

— Как ты смеешь, Бастарн?! — вскричал Исидор и встал с ковра.

— Смею! — зло ответил ему верховный жрец и подождал грозного окрика Аскольда, но его, как ни странно, почему-то не последовало, и Бастарн продолжил: — Вспомни, что сделал твой Христос, когда вошел в Иерусалимский храм? То была Священная суббота…

— Он выгнал из храма торговцев, меновщиков и продавцов голубей, исцелил в храме слепых и хромых и тем самым вызвал ненависть иудейских первосвященников, ибо в Святую субботу он творил чудеса! — угрюмой скороговоркой объяснил грек киевскому князю, повернувшись вполоборота к верховному жрецу.

— И только поэтому его невзлюбили первосвященники? — не понял Аскольд.

— Не только поэтому, — возразил Бастарн. — В Иерусалимском храме Христос позволил себе напомнить иудейским первосвященникам, какими возможностями обладает человек как творение Бога!

— Ты сказал… «возможностями»? — как будто очнувшись, растерянно переспросил Аскольд. — Что ты имеешь в виду, Бастарн? — хриплым голосом проговорил он, и жрец понял, что об этом надо говорить с князем с глазу на глаз.

Дир слегка покачнулся, отодвинулся чуть-чуть от Аскольда и, взглянув исподтишка на Софрония, вдруг жестко спросил у Бастарна:

— А что означает этот жест, верховный жрец? — И он очертил в воздухе развернутыми ладонями треугольник.

Бастарн, немного подумав, ответил:

— Это сложный образ множества дум, которые нельзя высказывать вслух при свидетелях.

Дир вскочил.

— Я так и знал, Аскольд! Эти двое посланы, чтобы следить за тобой! — закричал он, указывая на Софрония и Исидора, но те даже не шевельнулись.

Аскольд засмеялся, откинулся на подушки и ласково проговорил:

— Ну, Дир, успокойся!

Но мгновение спустя князь уже не улыбался, а внимательно разглядывал по очереди то Софрония, то Исидора.

Софроний улыбнулся Аскольду той своей широкой добродушной улыбкой, которая, казалось, могла бы и сейчас все превратить в шутку и даже высмеять Дира. Но это можно было бы сделать с кем угодно, но только не с Аскольдом. Высмеять Дира за его преданность и подозрительность, которые киевский владыка терпит только от рыжеволосого волоха да от Бастарна?! Они никогда ему не врали. Он перевел взгляд на христианского проповедника и сотника и хмуро подумал:

«Эти двое — временщики. Один ловко управляется с секирой и мечом, но носит на груди, под рубахой, крест и потому является не тысячником, а только сотником. Молод, красив, голубоглаз, словоохотлив… Да, он чаще других сотников старается быть возле меня… но я и сам… когда-то вел себя точно так же, ибо старался угодить своему правителю и сделать себе звонкое, славное имя. Потуги Софрония понятны. И его связь с Исидором, конечно, основана на их единой вере в Христа! Ведь мною это не возбранялось! Но… Дир учуял в их связи что-то опасное, а чутье Дира — это дар Перуна! Дир в таких делах еще ни разу не ошибался, он словно длиннорыл, рыба, что видит хвостом, за версту беду чует. Ну, Дир, поклон тебе низкий, если ты и в этот раз учуял, как тогда в море, перед Царьградом… С Исидором давно все понятно. После моего грабежа в Царьграде, ясное дело, ни Фотий, ни Михаил не успокоятся и будут бдить меня денно и нощно… Похоже, что Дир прав в своем предчувствии, но…»

— Дир, что тебе не по нутру в Софронии? — глухо спросил Аскольд, глядя на Дира исподлобья.

— Они были одни вчера, когда ты творил молитву о Рюрике перед Святовитом, а я тайком наблюдал за ними, — угрюмо начал Дир и почувствовал, как покраснел. На мгновение он стал противен себе, язык присох к гортани, но, взглянув на поникшую вдруг голову Софрония, Дир понял, что был прав. Эти двое действительно не зря отираются возле Аскольда. А своим жестом, в котором столько тайн заложено, совсем лишили его покоя.

— Ну и что? — не понял Аскольд.

— Они были одни, им никто не мешал, а изъяснялись они с помощью этого жеста! — со злым упорством объяснил Дир суть своей подозрительности Аскольду и увидел наморщенный лоб своего повелителя.

Да, новость не понравилась киевскому князю. Он отстранился от Исидора, осторожно поднялся и глухо приказал своей охране:

— Взять их и каждого в отдельную клеть замкнуть!

Охранники молча повиновались.