Правда, у барыни была еще другая причина!
Словом, всем пономарь пришелся по духу, первое время с языка не слезал:
- Эх, дескать, ну и хорош же у нас пономарь!
Да, уж это действительно правильно - верно: был, был такой человек!
*****
Вот с этим-то пономарем Марья будто с первого же звона и снюхалась, бегала к нему прямо на колокольню, чего хотя в глаза никто не видал, но и трудно было не поверить, потому что и в самом деле Марья годилась Михайле во внучки, шут тут разберет, может, и впрямь не Михайла с волшебной лучинкой, а… пономарь!
Надо только к этому делу прибавить, что удивительный пономарь прозвонил в нашем приходе недолго: как-то, должно быть, на пасхальной неделе, когда колокольня, попавши в мужичьи неумелые руки, привыкшие больше к сохе да вожжам, от бестолкового звона сходит с ума, и если поглядеть с нее вниз, так кажется, тоже на ногах не стоит, шатается, как мужик, и огибает бегущие над крестом облака, - значит, в самый колокольный разгар пономарь - то ли от чрезмерного хмеля, то ли от излишнего старанья, или уж так случиться греху - оступился с привесной доски, к которой привязаны колокольные билы, ахнулся со всей силы о подгнившие перилы, по грузности своей подломил их и свалился с звонарни на паперть как куль!
Хотя и не очень было высоко, но и костей от него не собрали!
Может, может быть так! Все может быть!
Тогда почему же многие, и очень степенные люди, которые с барином по коммерчеству разное дело имели, так про него говорили:
- Состряпал-де нашего барина… черт на пьяной свинье!
Конечно, потому и разговор, в котором спутаны концы и начала, что человек больно вышел из ряда и жизнь его больше походит на выдумку или причудливую и очень чудную легенду.
Касательно пономаря же все может быть, может, действительно Марья не без греха, как и всякая баба, но вот как вспомнишь, что говорили про барина, да припомнишь его самого, хотя на нашей памяти все дела его уже подходили к концу, так против воли как-то в сердце сомненье падает, а в мысли… раздумье!..
ЧУЧЕЛО
Пораздумав же и размекнув, трудно совсем ничему не поверить, потому что правильного до волосинки ничего нет на земле, все живет с небольшой около себя паутинкой, неясной на глаз, в которой у одного спрятался где-нибудь в подлобье на осьми лапах паук с жирным брюхом, а у другого только жалко и смешно у всех на виду болтается кверху лапками высохшая мушка, - во всем все оттого, как на дело взглянуть, да как подойти к человеку, да как о нем речь повести: хоть бы этот солдат, который встрелся Михайле, что это такое?
Тем более что и в самом деле потом он добил-таки до енерала, но об этом опосле, сейчас же еще раз надо прибавить, что в солдатском чине его видел один только Михайла, который, может, совершенно зря его испугался и в испуге, может, совсем ни к чему поменялся с ним ликом, убоявшись лишиться души.
Хотя обошлось все по-хорошему, отделался Михайла всего-навсего бородой, молодой женой да потертым целковым, который и в самом деле нашел однажды, но только не по дороге на богомолье, и про богатого купца Михайла сболтнул больше с перепугу, чем из склонности ко лжи и неправде: нашел Михайла этот целковик в чертухинском лесу, в том самом месте, где из матерого леса дорога ложится в развилку - одна на Светлое болото, а другая на Чагодуй; сгорела в том месте елка когда-то в грозу, и на ее память остался один черный пенек, на котором грелись на солнце медные змеи.. Сам же Михайла рассказывал так, а правда это иль нет - бог его знает… будто однажды ходил Михайла за грибами и вздумал на пеньке отдохнуть, глядит - змея-медяница.
Михайла ее своей святой палочкой тюкнул, змея зашипела, а потом, видно, против палочки все же не устояла и - под пенек, в белоус, а на том самом месте, где она грелась, на пенушке, братцы мои… Ну да ладно, про этот целковый у нас еще речь впереди, пока же управиться надо с солдатом, а то история эта такая, что если уж рассказывать ее, так ухо и глаз надо держать начеку, а то и в самом деле никто не поверит!
*****
Когда солдат в Михайловом виде пришел на село, пастух гнал по выгону стадо.
В то время Чертухино было не страсть какое село, в две улицы, домов всего двадцать, не больше.
Мужиков на выгоне не было, бабы же стояли, подперши подбородки руками и заботливым глазом провожая скотину - домашняя дума и вековечная наша деревенская тягота, потому мало кто и заметил солдата.
Солдат же, как только минул ворота, снял картузишко после Михайлы и на солнышко плешь показал: не сумлевайтесь, дескать, бабоньки: я - самый Михайла!
Но никто и без того ничего не подумал, кто только глазом моргнул, а кто и совсем отвернулся, ни прощай ни здравствуй, потому что кто же Михайлу поймет: пришел он али уходит?
Да и в самом-то деле: чем не Михайла?..
Михайла и Михайла, и палочка в руках, и бороденка торчит для порядку, на манер того козла, которого тверские мужики по дурости своей на колокольню тащили, только с походки вроде как поживее да потверже, должно, по той же солдатской привычке, которую никаким армяком не прикроешь от сметливого глаза, но бабам такая тонкость была невдомек, хотя Михайла очень уж загребал ногами, потому что болела у него с малых лет поясница будто бы от тяжелых подъемов и в ногах было дрожанье.
