Князь лавин - [2]

– Пойдем со мной, Аю, – ласково позвала Олэнэ, – Воды принесем, да и посмотрим, не возвращаются ли наши воины с перевала…

Кухулен поморщился. Женщина вскочила, обронив невидимую пряжу. Какое-то время она молча смотрела себе под ноги, словно ища ее там, потом ее лицо вдруг исказилось, слезы очертили на щеках блестящие дорожки. Олэнэ решительно взяла ее за руку и сунула кожаное ведро. Какое-то время Кухулен слышал их удаляющиеся шаги. Потом встал, закашлялся, – да так, что снова пришлось упасть на постель. Снова, уже с трудом, приподнялся.

– Да пребудет с тобой Аргун, сынок, – прошептал он, с явным трудом перебравшись к очагу и наклонив голову над ароматным травяным паром, начавшим подниматься от котелка. – Да будет дорога твоя пряма, рука верна, а смерть легка, как поцелуй девушки…

***

Нойто не составило труда найти след, однако догнать своих воинов шансов не было – где уж пешему догнать конных! По мере того, как тропа все глубже уходила в лес, смыкались над головой темные кроны, гася остатки скудного света, он чувствовал себя все неувереннее. Конечно, ему случалось уже ходить на долгую, иногда длящуюся целый месяц, охоту. Но никогда – одному.

Поневоле он чутче прислушивался в шорохам леса, обводил путаницу сомкнутых ветвей настороженным взглядом, до боли сжимая лук.

– Ничего, – бубнил он себе под нос, упрямо вытаскивая из глубокого уже снега ноющие ноги в снегоступах, – Лесом только три дня идти, потом к озеру Итаган выйду, там степь уже пойдет… Можно было бы и кругом обойти, но ведь не успею. А так – чего мне бояться!

Он встряхивался, гордо задирал подбородок, словно его мог кто-то видеть, и шел. Когда совсем стемнело, Нойто сложил костерок под высоченной елью, стянул шалашом нависающие ветки, как учил его Кухулен, и лег, привалясь спиной к шершавому стволу. Сон этот, конечно, не то что в юрте, где спишь глубоко, спокойно. Нойто то проваливался в зыбкую, чуткую полудрему, то встревоженно приподнимал голову, услышав в глубине леса какой-то шорох. Ему было страшно, так страшно, что не хватало сил даже храбриться – хотелось только, стиснув зубы, переждать эту бесконечную, враждебную, полную обрывков видений ночь. Ему все время мерещился чей-то голодный и жадный взгляд из темноты, казалось, что вокруг на мягких лапах ходит большой зверь. Ноги мерзли, но Нойто не решался лишний раз шевельнуться и мысленно обзывал себя самыми обидными словами, как сопляка и труса. Бояться в это время года в лесу можно только волков, да еще, может, не нашедшего берлогу медведя. Волков он издалека услышит и сможет укрыться на дереве. А медведя встретить – это еще умудриться надо, осень была богата на плоды, медведи, кроме,может, самых больных, жиру нагулять должны были. Нойто трясся от холода в своем меховом спальнике, повторял про себя эти мысли, словно заклинание, и ждал рассвета.

Рассвет пришел таким же мутным и пасмурным. Под утро зарядил мелкий снежок, неслышно падая между ветвями и оседая на них серебристой пылью. Нойто встал, наконец, разминая затекшее тело. Ужасно хотелось спать, глаза покраснели, голова стала какой-то смурной и ватной. Он без всякого удовольствия пожевал сушеного мяса из своего скудного запаса, скатал ургух и зашагал вперед, уговаривая сам себя, что так быстрее согреется.

Ближе к полудню сквозь мутную пелену облаков проглянуло солнце, утратившее уже все остатки тепла и только сделавшее мир вокруг посветлее. Нойто начал уставать, и понимал, что это никуда не годится. Ему доводилось ходить этой тропой летом, когда ждали ургашей и племя уходило к озеру Итаган. Тогда тоже торопились, но шли не по снегу, а по земле, и с ними были женщины, дети… По его прикидкам, на приметный распадок, знаменовавший половину пути, он должен был выйти уже давно. Перспектива провести в лесу лишнюю ночь заставляла Нойто не жалеть себя и шагать изо всех сил, стараясь направлять снегоступы в колеи свежих следов, чтобы меньше проваливаться.

К распадку он, к своему облегчению, вышел до темноты, нашел следы старого летнего лагеря, полузасыпанные снегом. Повеселел, когда темная масса деревьев перестала давить на него. Даже неотрывное чувство злого хищного взгляда в спину отступило.

На этот раз он сделал себе стоянку поосновательней. Нарубил жердей, чтобы не лежать на снегу, и застлал их лапником. Развел длинный костер, чтобы обогревать все тело, и отгородиться от внушающей ужас лесной тьмы. Поел.

От того, что лежанка была более удобной, или от горячей пищи, – но спал он в ту ночь более крепко. Проснулся только перед самым рассветом, внезапно, от острого чувства опасности, волной пробежавшего по позвоночнику. Костер почти догорел, темнота, как всегда бывает перед рассветом, была жирной и черной, словно зола. Какое-то время Нойто лежал неподвижно, покрываясь липким потом и судорожно сжимая меч. Ему почудился слабый царапающий шорох в кроне ели, под которой он нашел себе приют. Нойто показалось, что высоко вверху, где черные силуэты ветвей уже чуть проступали на фоне сереющего неба, двинулась плотная тень. На лицо ему упали комья снега с раскачивающейся ветки, и он увидел, как сверкнули зеленым светящиеся глаза.