Глава 1
Знакомство. — Подготовка экспедиции. — Отплытие. — На пароходе по Байкалу
— Войдите! — голос из-за двери раздался глубокий, звучный.
Коля потоптался на пороге, стянул гимназистскую фуражку со светлых вихров и шагнул вперед. В просторной комнате с зелеными обоями за ореховым столом сидел человек.
При появлении Николая он вежливо поднялся, что еще больше сконфузило юношу, — не пристало штабс-капитану из самой столицы раскланиваться с юнцами вроде него. Но внутри прокатилась теплая волна приязни. Впрочем, и без того офицер был приятных манер и наружности — высокий, плечистый, с пышными усами и белой прядью у виска, придававшей молодому еще лицу некоторую таинственность.
— Помощник топографа Сибирского отдела Русского Географического общества Николай Ягунов, выше благородие, — хрипловато от волнения отчеканил Коля, — Его высокопревосходительство генерал Кукель велели мне явиться к вам, Николай Михайлович… на ознакомление, так сказать…
«Вот дурак, — сбился, залепетал!» — чувствуя, как зарделись уши, подумал он.
— Стало быть, тезка, — весело прищурясь, сказал Николай Михайлович, — Как по батюшке?
Яковлевич…
Ну-с, Николай Яковлевич, что ты о моей надобности знаешь?
Их высокопревосходительство говорили, вам слуга в дорогу до Николаевска надобен.
Не слуга — товарищ! — чуть сдвинул брови штабс-капитан, и Коля разом ощутил, что он может быть очень грозным, — Мужчина на то и мужчина, чтобы уметь самому о себе позаботиться. И я, уж поверь, в слуге не нуждаюсь. Мне нужен спутник, — русский человек, к здешней природе привычный, не размазня. Потому как и верхом идти придется, и пешком, и на лодке. И под дождем мокнуть, и гнусь кормить. Да и чтоб мимо мишени на аршин не мазать, порох и пули в тайге золота дороже.
«Так вот почему их высокопревосходительство меня послал!» — обрадовался Коля. Он, признаться, недоумевал, отчего вдруг генерал решил похлопотать за едва окончившего гимназию сына ссыльной, пусть даже мать уже много лет и жене его, и детям, и самому губернатору платье шьет.
— Вижу, огонек в глазах загорелся, — стало быть, к ружьецу прикладывался, — приподнял бровь Николай Михайлович, — Да уж, здешние места для этого — прямо благодать! Что, юноша, на охоту ходить случалось?
— Случалось! — обрадованно вскинулся Коля, — Первый раз батя на охоту взял, едва мне семь лет сровнялось. Да и потом, пока батя жив был, часто хаживали. И на уток, и на тетеревов. Белок били, бобра. Соболя иногда удавалось.
— И что, сколько на твоем счету беличьих шкурок? На шапку-то настрелял? — Николай Михайлович явно оживился.
— Двадцать, — не без гордости выпалил Коля. Знает штабс-капитан, о чем спросить. Белка — зверек шустрый и мелкий, а чтобы шкуру не попортить, выстрел должен быть очень метким. Не зря же говорят: «он за сто шагов белке в глаз попадет».
— Фью, — Николай Михайлович уважительно присвистнул, — Хорошо, если так-то. А зверя покрупней брали?
— Раз довелось, — скромно сказал Коля, хотя это было самым главным в его жизни событием, — Прошлой зимой подняли из берлоги медведя, вот только у бати осечка вышла, так медведь-то едва нашу Белку не задрал. Пока батя ружье перезаряжал, я его на рогатину поднял, как здешние буряты. Еле успел батя, медведь-то уже рогатину поломал и почти ко мне подобрался…
— Так прямо и кинулся?
— Так ведь он того… задрал бы Белку нашу. А она у нас не просто собака — лучшей лайки во всем Иркутске не сыскать! И так весь бок ей располосовал, я месяц ее выхаживал…
— Хорошо, — кивнул чему-то своему Николай Михайлович, — Что еще умеешь?
— Ну… — замялся Коля, — Читать, писать, считать, само собой… Рисовать немного. Латынь изучал, географию, естествознание…закон Божий, — он лихорадочно перебирал в памяти свои гимназистские умения.
— Это, конечно, хорошо, — кивнул Николай Михайлович, — Но для целей моих не особо надобно. Мне достаточно уже ученых писарей сватали. Хм… топограф… стало быть, карты разумеешь?
— Немного. Больше пока срисовывать приходится те, что обветшали.
— А на местности по солнцу и звездам определишься?
— Могу, — Коля от облегчения широко улыбнулся, — Мы с батей за триста верст на соболя ходили, к самому Верхоленску. Это туда, на север. А на юг по льду Байкала до Энхалука доходили. И на Ольхоне нерпу били…
— А шкурки-то, поди, батя выделывал?
— Больше батя, — честно ответил Коля, — Белок позволял, а соболя — ни-ни, больно дорого ошибка-то встанет…
— И то ладно, — снова кивнул Николай Михайлович, — Верхом ездить умеешь?
— А как же! Здесь, по городу-то, это незачем, — Коля презрительно фыркнул, хотя на самом деле все бы отдал за своего коня, вот только держать его слишком дорого выходило, — А летом я с десяти лет на подпасках в табуны подряжался. Здешние буряты, они до коней страсть как охочи…
— Вот и славно. Сколько тебе лет?
— Шестнадцать, — Коля сначала хотел соврать: в конце концов, до семнадцати ему всего-то пара месяцев оставалась, но что-то в Николае Михайловиче было такое, что он нутром почуял — если соврать, он узнает. Обязательно. И лжи не простит, — Семнадцать в августе сровняется.
— Маловато, по столичным-то меркам, а? — Николай Михайлович снова пронзил его взглядом, — Ну а мне в самый раз. Парень ты крепкий, не хлюпик, по виду шестнадцати и не дашь. Вон, товарищ мой горемычный, Кехер, — я его с самой Варшавы за собой притащил, а он что? Не вынес, скис. Интерес, говорит, у меня на родине сердечный. Амалия фон-какая-то. Что поделать? Вот и остался я по этому сердечному интересу без спутника. Так-то.
