Эдик торопился. Гнал элобайк под гору так, что в ушах ветер свистел, а дрон-безопасник пикировал к нему и назойливо верещал над головой: «Осторожно! Превышаете рекомендованную скорость! Осторожно! Возможны травмы!» Но Эдик не тормозил, в гору на полную мощность врубал движок да еще педали крутил со всей силы. Даже вспотел, несмотря на прохладу сентябрьского утра.
Шеф собирался прийти к десяти. Надо успеть пробежаться по хозяйству, чтобы все было в лучшем виде.
Как назло, Натали опять в командировке. Все Африку кормит — Сахару орошает. Да там и так уже болото! А ему, одинокому папаше, Машутку будить, умывать, в Садок отводить. Косички по утрам плести! И ни самоварка, ни робуборщик ему с косичками не помощники. Пришлось самому парикмахером заделаться. Все бы ничего, да Машутка — та еще кучеряшка-торопыжка, ни на секунду ее не угомонишь. Вот и получаются не то косички, не то дреды, как у Нгози, только рыжие. Эх, не повезло дочурке: нет, чтобы брюнеткой, в маму, уродиться. В папу удалась, мастью морковка морковкой!
Эдик разулыбался своим мыслям и, забыв притормозить, едва не врезался в ворота. В последний момент махнул правой рукой сканеру — чип-пропуск в предплечье сработал, ворота распахнулись.
Крутым виражом направо вырулил на Кленовый проезд.
Ему оставалось еще добрых три километра под осенне-пестрыми кленами: по размерам территории Центр не уступал настоящему городку, а лабораторный корпус притулился в дальнем его углу.
Конечно, Эдик гордился, что работает в Евроссийском медицинском центре — как-никак, самый большой на континенте! Умнейшие мозги от Ла-Манша до Камчатки — все здесь. За последние десять лет три лауреата Всемирной премии по биомедицине родом отсюда. Всемирку получить — это вам не на Марс ракету запендюрить!
И ведь у него, Эдика, есть все шансы стать всемирщиком! Если он докажет шефу, что эксперимент удался.
Он сбавил скорость, чтобы остыть и чтобы ненароком не задавить автометунов — стрекоча, они кидались за опавшими листьями под самые колеса. Пора бы хозслужбе их перенастроить. Рехнутся ведь, когда листопад начнется по-настоящему.
Краем глаза Эдик замечал привычную утреннюю жизнь Центра: пар над белым куполом Инкубатора, в жаркой утробе которого выращивают новые органы для больных и увечных, яркий свет и деловую суету в окнах операционных органозамещения, очередь у приемной онкологии…
Если у Эдика все получится, глядишь, очереди в Центре рассосутся.
Он поравнялся со стоящими друг против друг корпусами геронтологии и виртуальной детоксикации. И там, и там пациенты выходили на лечебную физкультуру. Возле геронтологического корпуса бодрые бабушки и дедушки строились на подстриженном газончике; виртуальщики, изможденные, тощие и сутулые, получали из рук крепкого медбрата древнего вида мечи и булавы, шлемы и нагрудники и хмуро косились на полосу препятствий.
Въехав в скверик за корпусами, Эдик поднажал — и уже через минуту ставил элобайк на подзарядку к парковочной батарее у своего корпуса, исследовательского.
Приятели из лечебников неуважительно звали его лабораторию «вивисекторской». Эдик не возражал, а только напоминал скромно, что если бы не его, Эдика, незаметные труды, фиг бы они ходили такие гордые — спасители человечества от страданий. Медицину-то вперед мышки двигают. Да-да, такие маленькие, ушастенькие, беленькие. Или серенькие. Или, бывает, пятнистые.
Эдик пробежал проходную, влетел в раздевалку, швырнул в шкаф штаны и рубашку. В душевой пришлось потерпеть, пока автомат омоет водой и обрызгает дезинфектантом. Лабораторные мышки — существа нежные, некоторых и один лишний микроб погубит.
Облачившись в стерильный комбинезон оранжевого цвета (вот теперь он точно похож на морковку!), Эдик первым делом прошел в виварий.
В обширном, разделенном прозрачными перегородками зале поблескивали под лампами ряды металлических стеллажей с клетками-контейнерами, в каждом из которых суетились, шуршали, попискивали мышки. Воздух в зале был прохладный и свежий, свет яркий, но не слепящий — автоматика по контролю внутренней среды работала отлично.
Когда-то пытались уход за лабораторными животными поручить роботам, но не пошло: мышки, да и крысы с кроликами, болели и чахли без видимой причины. Решили, что виной тому избыток электромагнитного излучения. Так это или нет, а когда в виварий вернули рабочих-людей, все наладилось.
Между рядами разносилось ласковое бормотание Нгози — студент-биолог из Судана, он с удовольствием подрабатывал в виварии техником. Эдик окликнул его. Черная голова Нгози, увенчанная копной дредов, высунулась из-за стеллажей:
— Привет, брат-начальник!
Пританцовывая, Нгози подошел к Эдику, быстро отчитался о каждом отсеке: все в порядке, только в триста шестнадцатой Эй-Пи-Пятый что-то захандрил. Может, в изолятор его?
— Всю триста шестнадцатую в изолятор! — распорядился Эдик. — И от триста десятой до триста пятнадцатой еще разок сканером пройдись. Все в одном опыте, мало ли что…
Нгози кивнул и утанцевал исполнять поручение. А Эдик направился в дальний угол, где на стеллаже с животными третьей категории — «дикими» и помесными — стояли три контейнера с его любимцами, мышками линии ЭБ-257бис.
