Князь Евгений Николаевич Трубецкой – философ, богослов, христианин - [18]

«В возгласе предельного отчаяния, – пишет священник Павел Флоренский, – начало новой стадии философствования. Я не знаю – есть ли Истина, или нет ее. Но я всем нутром ощущаю, что не могу без нее. И я знаю, что если она есть, то она – все для меня… Может быть, нет ее; но я люблю ее больше, нежели все существующее. К ней я уже отношусь как к существующей, и ее, быть может, не существующую, люблю всею душою и всем помышлением моим. Для нее я отказываюсь от всего, даже от своих вопросов и от своего сомнения»[91]. В связи с этим и другими подобными фрагментами из основного религиозно-философского произведения священника Павла Флоренского, выразительно иллюстрирующими самозамкнутый психологизированный субъективизм, ставший духовным лейтмотивом «мистического алогизма», Е. Н. Трубецкой приходит к следующему выводу относительно религиозной ценности и философской значимости духовной направленности «мистического алогизма». «Я не нахожу здесь одного необходимого элемента живой веры, – отмечает Е. Н. Трубецкой, – безусловной достоверности ее предмета, безусловной уверенности в невидимом как бы в видимом. Все эти многочисленные «если» и «быть может» скорее выражает душевное состояние человека с двоящимися мыслями, который хочет, но не в силах вполне поверить… Таково вообще состояние души, которая не пытается преодолеть сомнений, а либо заглушает их, либо боязливо от них отворачивается. Вопреки отцу П.А.Флоренскому мне кажется, что нельзя любить истину «всем нутром», когда не знаешь, есть она или нет… Если мы любим истину, в особенности, если мы верим в нее, мы должны ради нее не отказываться от вопросов и сомнений ищущей мысли, а доводить их до конца. – Стучите и отверзут вам»[92].

Погруженность в стихию эгоцентричных психологических переживаний, за которой, по мнению Е. Н. Трубецкого, скрывается «непобежденный скептицизм, раздвоение мысли, возведенное в принцип и норму»[93], склонность принять душевную надрывность изверившегося в отвлеченных умозрениях рационалиста за духовную напряженность трезво осознающей себя религиозно взыскующей личности – таковы, с точки зрения Е. Н. Трубецкого, основные черты духовного опыта представителей «мистического алогизма». Истоки этого духовного опыта сближают данное направление русской религиозно-философской мысли с философски декаденствующей романтической европейской культурой ХIХ века, и не только ставят под сомнение подлинность их религиозных переживаний, но и располагают к искушению губительным для религиозной философии соблазном иррационализма.

Гносеологический иррационализм, воспринимаемый священником Павлом Флоренским в качестве неотъемлемой черты христианской философии и определяемый им в качестве так называемого «антиномизма», по мнению Е. Н. Трубецкого, с самого начала представляет собой категорию гносеологически и религиозно бессодержательную. «Тезис о. Флоренского, что антиномии нашего рассудка представляют собой свойство греховного его состояния, должен быть признан совершенно верным, – пишет Е. Н. Трубецкой. – …Но с этой точки зрения казалось бы, что именно эти внутренние противоречия, эта антиномичность – составляет для нас препятствие к постижению Истины, отделяет от Бога. Однако, к величайшему моему удивлению, антитезис отца Флоренского говорит как раз обратное… самая спасительность догмата обусловливается его антиномичностью, благодаря которой он может быть точкой опоры для рассудка… Утверждать, что антиномизм – печать греховного раздвоения нашего рассудка и в то же время думать, что именно в нем-то и заключается сила, нас спасающая, значит впадать в такое противоречие, которое вовсе не коренится в существе дела, не имеет характера объективной необходимости, а должно быть поставлено в вину отцу Флоренскому»[94].

Становящаяся в творчестве священника Павла Флоренского чуть ли не основным признаком глубины философских исканий и подлинности религиозных чувств антиномичность, по существу, должна засвидетельствовать лишь одно философски весьма тривиальное, а гносеологически совершенно несостоятельное представление «мистического алогизма» об иррациональности основных как философских, так и религиозных истин. В этом нарочитом стремлении представить действительно не вмещающуюся в пределы наличного человеческого сознания сверхрациональную истину в качестве иррациональной Е. Н. Трубецкой справедливо усматривает проявление столь характерного для изверившихся в возможностях рационального знания, кантиански мыслящих философов желания лишить это знание надежды на обладание рационально выражаемой и в то же время онтологически реальной истиной. «Человеческий ум в земной своей действительности, – подчеркивает Е. Н. Трубецкой, – страдает от того самого мучительного разлада и раздвоения, которое составляет общую печать всей греховной жизни…; но если так, то ведь преображение ума должно выражаться именно в исцелении этого его греховного распада и раздвоения, в восстановлении его внутренней целости в единстве Истины. То ли мы видим у отца Флоренского?.. Вместо ясного решения поставленного вопроса мы находим в его книге лишь неясные и противоречивые ответы»