Но как?! Как так получилось, что эта Испания так не походила на ту, про которую он учил в школе? Где та дряхлеющая, неповоротливая и живущая лишь за счёт американского золота империя? То, что он видел своими глазами больше походило на бьющую энергией молодую, растущую державу, которой до промышленного рывка оставалось чуть да немного. И пытаясь это понять, Андрей, пользуясь своим положением и расположением де Конти, старался вникнуть во многие тонкости испанской жизни. И чем больше он это делал, тем всё глубже убеждался, что не понимает, почему и когда Испания свернула не туда. Ведь даже начавшийся приток американского серебра как раз и шёл на развитие своей промышленности и зарождении своей буржуазии. Причём рост её был куда стремительней, чем в той же Англии и на Руси.
Однако, интересную загадку загадала Испания попаданцу!
* * *
Виляющая пыльная дорога вкупе с царящей изнуряющей жарой выматывала путников так, что даже более привычные к подобному климату испанцы буквально валились с лошадей к концу дня. А по ночам кутались в тёплые одеяла, стараясь укрыться от холода.
Уже вернулись высланные вперёд гонцы, сообщившие послам, что король ждёт их в своей столице, а дорога всё не кончалась и не кончалась.
Вальядолид, или как произносили сами испанцы — Байядоли — показался как-то внезапно и, положа руку на сердце, вначале разочаровал. Как показалось князю — город просто не имел своего лица и какой-то изюминки. На равнине изборождённой небольшими холмами раскинулся обычный средневековый городок, очерченный слиянием рек Писуэрга и Эсгева. Столица страны, в которой король живёт наездами, в эти дни в очередной раз ставший временной резиденцией молодого короля. Из-за чего со всех концов Испании потекли сюда идальго, гранды и просто ловцы удачи, а городская беднота стала поправлять свои скудные счета за счет этого внезапного наплыва в город людей с деньгами, сдавая дома, обшивая и обстирывая всех этих понаехавших.
Как ни странно, но своего дворца в столице у испанских королей не было и по приезду сюда они жили во дворцах собственных подданных. Карл же для своего проживания всегда избирал дворец собственного секретаря Франциско де лос Кобос и Молина. Сей умудрённый интригами человек был весьма амбициозен и честолюбив. Не удовлетворившись одной лишь должностью секретаря, он в 1522 году становится членом Королевского совета и женится в свои сорок лет на четырнадцатилетней Марии де Мендоса-и-Сармьенто, дочери Хуана Уртадо де Мендоса, графа Ривадавии, став таким образом родственником одной из самых могущественных кастильских семей того времени. И строит свой дворец на той же улице, что и тесть. Его неоспоримое стремление накопить богатство и дворянские титулы отмечали многие современники и, казалось бы, Андрею не было никакого дела до этого человека, если бы не одно «но».
И этим «но» стал спасённый им в море дон Селестино де Рекехо и Рикон, который неожиданно оказался связан какими-то делами с этим хитромудрым идальго. То-то Андрею показалось странным, что довольно успешный дворянин, как выяснилось при беседах в Бильбао, капитанствует на торговом нао. Нет, князь ещё бы понял про мостик боевого корабля или галеры. Но простой торговец… Здесь явно попахивало какими-то интригами, плетущимися при испанском дворе.
В общем, вытащив голову дона Селестино из рук французов, князь, сам того не ведая, оказал ценную услугу человеку, в доме которого любил жить король. И которого сам Карл описывал такими словами: «потому что вы видите доверие, которое я испытываю к Ковосу, и опыт, который он имеет в отношении моих предприятий, что он более информирован и говорит больше, чем кто-либо другой…». И это открывало перед попаданцем довольно интересные перспективы…
* * *
Сразу по прибытии в Вальядолид Антонио де Конти убыл на доклад к императору, а к русскому посольству был приставлен идальго дон Энрике дель Ордуньо, чей род принадлежал к малой знати Кастилии. Проколесив некоторое время по городу, тот привёл посольство к довольно большому дому, выделенному русичам на постой. Пока дворяне и слуги затаскивали внутрь подарки и заводили в конюшни лошадей, князь с дьяком поднялись в опрятный покой, освещенный двадцатью или тридцатью свечами. Там их встретило несколько слуг, говорящих не только по-испански, но и на латыни. Они тут же развели послов по приготовленных для тех покои и Андрей смог, наконец-то, нормально помыться и переодеться с дороги.
* * *
Жизнь пережившей зимовку колонии незаметно превратилась из борьбы за существование в повседневную обыденность, но желание связаться с далёкой родиной у невольных робинзонов вовсе не исчезло, а наоборот, только окрепло. И хотя местные индейцы и рассказали, что на соседнем острове Унаманкик есть такое же небольшое поселение, где живут люди подобные обликом на русичей, но знакомство с европейскими собратьями (а кто это мог ещё быть, если чужому поселению уже года три как исполнилось?), решили отложить на крайний случай. Если не получится встретиться со своими.
А для того, чтобы встреча произошла парни под руководством корабельного плотника всю зиму мастерили из остатков «Аскольда» и свежесрубленного леса небольшой мореходный струг, который к весне был окончательно готов, осмолён и оснащён. Его небольшой, заранее отобранный экипаж лично участвовал в постройке, тщательно обрабатывая каждый шов, каждую вицу, прекрасно понимая, что от надёжности конструкции будет зависеть их же жизнь и возможность возвращения назад, если не на Русь, то на остров, к товарищам точно.
