Как там, у Ницше было? «Кто сражается с чудовищами, тому следует остерегаться, чтобы самому при этом не стать чудовищем. И если ты долго смотришь в бездну, то бездна тоже смотрит в тебя».
Легко быть добрым и хорошим, когда вокруг все хорошо. Но когда ты постоянно видишь, как рушатся семьи, как люди предают, убивают и режут друг друга. Видишь страдания и боль, то сам ты постепенно становишься глух ко всем этим переживаниям. И сам становишься немного чудовищем. Можно притворяться и лицемерить, строить из себя святошу, но это ничего не меняет. Там, в его прошлом-будущем это называли профессиональной деформацией.
И лечили сменой деятельности. Или уже не лечили ничем, если ты не успел остановиться вовремя.
Но как остановиться на полпути? Ведь он делает весьма нужное дело для себя и всей Руси, правда, попутно принося неимоверные страдания другим. И что самое обидное — по другому ведь не получается. Войны — вот истинный двигатель прогресса, что бы там ни говорили разного рода пацифисты. Просто они не знают или не желают знать, что большинство тех вещей, что облегчают им же жизнь, там, в двадцать первом веке, изначально создавалось для человекоубийства или для лучшего обеспечения этого процесса.
И он, сосредоточившись только на технике, скорее всего тем самым совершил ошибку. Он не помнил, кто это сказал, но мысль, что «техническое развитие человечества должно соответствовать его социальному развитию», ныне уже не казалась ему лишённой смысла. Потому что это самое человечество может легко уничтожить самого себя, даже не поняв, что делает. Ведь даже в «просвещённом» двадцатом веке едва-едва удержались на грани ядерного конфликта. И подстёгивая научно-технический прогресс, он тем самым словно включает вторую скорость в гонке технологий, что пока что текла весьма неспешно. Глупо же думать, что знания можно вечно удерживать внутри одного сообщества. Так что может, даже и хорошо, что он так мало знает о технологиях. Да и остановить этот процесс было не в его силах, как, впрочем, и желаниях. Ибо отставших в нём быстро выбрасывают на периферию истории, предоставив играть лишь роль мелких шавок, тявкающих по указке сильных мира сего и разменной монеты в большой геополитической игре. Так что, раз нельзя остановить прогресс технический, необходимо просто подстегнуть прогресс социальный, а вот тут у Андрея знаний было ещё меньше, чем в той же металлургии. И к кому обратиться за помощью он не представлял. Ну не в церковь же идти, честное слово. Хотя, возможно, именно церковь с её духовностью и сможет помочь. А потому стоит, наверное, заикнуться как-нибудь о проблеме в разговоре с тем же Вассианом, или Триволисом, что уже корпел над переводами книг в государевой библиотеке. А вот заниматься этим самому точно не стоит: таких дров наломает — всем тошно станет. Да и без того взвалил уже на себя столько, что начал упускать некоторые направления из виду.
* * *
В общем, осознав, что это, похоже, не он прогибает мир под себя, а скорее мир его, Андрей позволил себе немного порефлексировать на эту тему, но долго заниматься самоедством всё одно не смог. Он и в прошлой-то жизни не сильно страдал этим интеллигентским недугом. Ну, ошибся и что теперь — лечь в гроб и помирать? Ну, нет! Делай, что должно и пусть будет что будет.
* * *
Зато в том разговоре ему удалось-таки обратить внимание Шуйского на восточную проблему. Понятно, что Крыму никогда не доверяли, даже когда он был союзником. И желание Гиреев овладеть Казанью и Астраханью тоже были известны, как и недовольство ханов действиями Москвы в отношении осколков бывшей Орды. Но Андрей зашёл с другого направления. Он напомнил дядюшке, что поминки в Бахчисарай шлём не только мы, а Сигизмунду ныне терять нечего, единственное его спасение это большой поход Орды на Русь. А Русь готова к этому? А то подло ударят исподтишка и не сдюжат полки на переправах.
Неплохо бы было понаблюдать за шляхами. Степь, она ведь только кажется бескрайней. Только путей-дороженек в ней для большого войска не так и много, и все они известны. Так отчего не выслать легкоконные сторожки дальше, чем ныне ходят. Да и казачков, что в той же степи пошаливают, нанять для разведки. Вот покойный государь все полки на Угру привёл оттого, что знал, куда Ахматка шёл. Потому и нам знать надобно.
Однако Шуйский в ответ лишь усмехнулся. Ока, мол, перелазами небогата и где полки ставить, то воеводам давно известно. Добрые люди в Крыму упредят, коли Орда в большой поход собираться станет, а с воровскими казаками дел иметь не стоит. И поместную сторожку в степи татары побьют, ибо степь им — дом родной. Подкрадутся — наши и не заметят. Это, вон, у Ивашки Воротынского молодчики есть, что со степью дружат, так их и без того далеко пускают. А так по рязанским окраинам доглядчиков хватает. А потому не стоит княжичу блажью страдать, а лучше стоит подумать, как он государево поручение исполнять станет.
Нахмурившийся Андрей вынужденно признал правоту дяди, лишь сделав зарубку в памяти, дабы найти возможность поговорить об том с князем Воротынским. После чего весь обратился в слух, потому как Немой принялся разъяснять, что же такого хотел поручить великий князь новому стряпчему.
