Князь Барбашев-2 - [63]

Вот только сам Андрей как раз и принадлежал к знатному роду. И принятые в обществе условности стоило блюсти по причинам не раз уже озвученным. Однако жить то хотелось по-другому.

Правда, оказалось, что не только великий князь ради молодой жены был готов нарушать обычаи. Михаил, как главный в роде, держался долго, но и он капитулировал, когда в дело вступила его собственная супруга. Ну а кто был проводником андреевых идей среди женского коллектива, думаю, все и так догадались. Разумеется, Варвара, чья жизнь тоже была отравлена теремом, вот только тестюшка не всегда был богат, а потому теремное заточение было скорее условным, и образ жизни у дочки больше походил на жизнь горожанки, с поправкой на карьерный, а с ним и имущественный рост отца, конечно.

* * *

Ян Минковский герба Незгода гнал коня вперед и вперед, боясь обернуться назад. Там, позади, остался с ножом в груди старый товарищ и лишь об одном молил сейчас бога шляхтич: чтобы убийцы как можно позже прознали, с кем в тот день был убитый. Хотя надежда на это была слаба.

А ведь как всё хорошо начиналось…

* * *

Военные великого княжества Литовского не любили придворных. В их мировосприятии придворный — это человек, вечно пользующийся плодами чужих успехов исключительно по причине близости к монарху. Но, несмотря на это, многие военные с превеликой радостью при любой возможности старались добыть для себя и придворные должности.

Однако молодой шляхтич Минковский думал совсем по-другому. Столь неудачный вояж на границу, когда его повязали какие-то разбойники, окончательно убил у него и без того не слишком высокое желание сделать карьеру военную. Это ведь больше батюшкина была мечта, не его. А потому, вернувшись в Вильно, он со всем присущим ему пылом принялся выискивать для себя давно вожделенное место при дворе великокняжеском, используя те немногие связи, что у него были, и в целом неплохо преуспел в этом начинании. Надо ещё сказать, что тот год выдался лично для него, не смотря на постыдный плен, всё же очень и очень прибыльным, хоть и грешно было так говорить про случившееся. Но его отец, переживший сильную встряску при известии о пленении сына, не дотянул и до Рождества, упокоившись в могильном склепе, успев, правда, отписать одну из своих деревень столь ненавистному для Яна бастарду. И не просто отписал, но и успел ввести того в наследование, словно чувствуя, что родной сын сводному брату, будь его воля, не даст ничего. Вот же голь перекатная, повезло, однако, щучёнышу! Одно радовало. Когда Ян понял, что родителя не переубедить, он хоть смог уговорить того, что отдать братцу надобно одну из его смоленских деревенек. Нечего бастарду в столице глаза мозолить, пусть сидит себе на восточной границе, там ему самое место. Ещё пара сёл, как и планировалось, отошли сестре в приданное. Но зато остальным имением новоявленный придворный мог теперь пользоваться в своё разуменье.

А новая служба требовала много денег. Двор, гостивший то в Вильно, то в Кракове, потихоньку набирался польских привычек. А польская столица и вовсе мало ценила домашнюю снедь да наливки, домотканое сукно да холст. Краков потреблял иноземные вина, заморские фрукты, индийские шелка и фландрские полотна, да приглашал из-за границы поваров, чтобы баловать себя изысканными блюдами. И на все это требовались деньги, деньги и ещё раз деньги!

И хоть Литва ещё не достигла краковской пышности, но ведь не только наряды, да приёмы, но и само исполнение государевых поручений порой требовали немалых трат из своего же кошелька. Потому как за каждый злотый, выданный из казны, приходилось отчитываться. И не дай господь, потратишь сверх выданного — семь потов спустишь, пока докажешь, что так для дела было надо. А уж если не докажешь, то хорошо будет, ежели просто не получишь за потраченное никакой компенсации. Мест-то при дворе ограничено, так что мало ли что случиться может…

А лишних денег у него как раз и не было. Вспыхнувшая война с Москвой сразу отразилась на Минковских, чьи основные имения лежали главным образом в Витебском воеводстве и в первый же год подверглись жесточайшему разорению. А уж ныне, получается, и совсем о них забыть стоило, потому как мало уже кто верил, что земли те у московита отбить удастся. Но был на небесах у Яна хранитель, был! А иначе как трактовать непонятно откуда взявшееся у молодого шляхтича желание перенести центр своих владений из восточной в западную часть страны. Туда, где ещё деду его королём Казимиром в качестве вознаграждения за верную службу дадено было во временное владение (так называемую бенефицию) неплохой кусок земли. А дед — не отец, он в ту землю вцепился волком и испросил-таки уже у короля Александра право превратить её в наследственное владение с правом распоряжения. И теперь Ян мог чувствовать себя куда уверенней, чем иные его соседи, ныне ставшие враз безземельными.

Правда, теперь все его доходы и приносило лишь одно это имение, хоть и немалое по шляхетским меркам, но вовсе не чета тому, чем владели паны аристократы. К тому же при отце было оно сильно запущенно, а вникать во все подробности Яну ну никак не хотелось. Вот ещё, ну не шляхетское это дело! Хотя и еврея-управляющего, по примеру друга, Минковский нанимать не стал. Его поверенным стал немец из Поморья, обещавший за пять лет удвоить доходы. И ведь справился, подлец!