Князь Барбашев-2 - [135]

А король, как назло, застрял в лагере под Быдгощью. Шляхта, почувствовав свою силу, прежде чем пойти в бой потребовала от короля выслушать её очередные условия, и он был вынужден согласиться устроить Всеобщий Сейм, да ещё и подождать, пока шляхтичи не отберут на него своих представителей. А те, не смотря на то, что большая их часть уже и без того была тут, с выбором вовсе не спешили. И их абсолютно не волновало, что враг уже начал боевые действия и противостоять ему могла лишь небольшая наёмная армия под командованием Николая Фирлея. Да и на ту деньги вскоре обещали кончиться. А без денег наёмники не воюют!

А кроме того ещё и южные дела требовали от короля своего внимания. Василий Московский атаковал-таки Литву большими силами. Да и июльское вторжение из Крыма на Подолье и Волынь потребовало созыва местного сеймика во Львове и призыву к вооружению и без того ослабленных уходом войск под Киев провинций.

Прибавьте к этому прорыв морской блокады и выход орденских кораблей в море, ну и как вишенку на торте увеличение финансовых потерь всех прусских городов из-за наводнения рынка некачественными тевтонскими деньгами и накапливавшиеся военные расходы. Всё это отнюдь не радовало ни бургомистров, ни городской магистрат города.

Конечно, Гданьск сам по себе был истинно немецким городом, и его жители некогда переселились сюда из Саксонии, Тюрингии и рейнских земель, но возвращаться под руку крестоносцев он вовсе не собирался. Потому как все его экономические связи заведены были на Польшу, а никак не на Орден. Ведь это польское зерно и лес сделали его богатым. Поэтому городская ратуша больше всего сейчас была озабочена возможной осадой, чем проблемами судовладельцев. Поэтому и Фербер пообещал Кромбергу заняться этим вопросом только после того, как позволят обстоятельства. Кромберг понимающе кивнул. Угроза от крестоносцев была не шуточной.

* * *

Неделю подряд сидела Боярская дума, и бурлили в ней страсти не хуже шекспировских. Ещё бы, ведь решался вопрос войны и мира.

Переговоры, начавшиеся ещё в августе, шли не шатко ни валко. Русская сторона настаивала на том, чтобы при заключении мира Сигизмунд «поступился» старой русской «отчиной», которую он сейчас держит, а литовские послы со своей стороны указывали не только на захваченные города, но и на Новгород, Псков и Вязьму как на литовскую вотчину. Минимально, на что они ныне соглашались, — это ограничить свои претензии Смоленском, при условии, что остальные захваченные земли московский князь вернёт безоговорочно. Если же Московское государство и Смоленска не отдаст, то Сигизмунд I Казимирович был готов заключить перемирие по образцу перемирия 1503 года, то есть без формального признания Смоленска русской землей и размена пленными. Но Василий III Иванович, окрылённый чередой побед, ныне хотел гораздо большего и готов был санкционировать лишь сложившееся положение вещей, да обязательно провести обеими сторонами размен пленных.

* * *

На лавках, в дорогих мехах, в бархате, шитом золотом и усыпанном жемчугами, восседали думные люди. Головы боярские украшали высокие горлатные шапки, а руки, унизанные перстнями, чинно покоились на коленях или сжимали массивные посохи. Лица всех лоснились от пота, хотя окна в палате и были отворены. Возле дверей и за троном застыли безмолвными истуканами рынды, в белоснежных ферязях с серебряными петлицами на груди. Сам государь восседал на троне в тяжёлом, мехами оттороченом, жемчугом и самоцветами вышитом платье и молча выслушивал выступавших.

Мнения в Думе, как всегда, разделились. Правда, сторонники южного похода ныне были удовлетворены достигнутым результатом и распались, как единая сила, дополнив собой либо сторонников войны, либо сторонников мира. Зато партия войны, всё ещё самая многочисленная при дворе, настаивала на продолжении, ведь новые земли — это новые пожалования. Однако партия мира в этот раз подготовилась куда лучше.

Окольничий Морозов притащил с собою целую груду челобитных, смысл которых сводился к одному: «вотчины да поместья опустели, дома разорены от войны и сильных людей…». Старый интриган Воронцов, поставленный наблюдать за сбором порохового зелья, уверял, что пороха для большого похода больше нет и собрать его ранее двух лет просто невозможно, если только не скупить у иноземцев. Чему тут же воспротивился казначей, упирая на опустевшую казну. А Давыдов, качая головой, жалился на то, что литвины никак не хотят признавать захваченное и упорно требуют вернуть все их города и земли.

Андрей, впервые допущенный сюда полноправным членом, тоже высказался за мир, но на русских условиях, а чтобы литвинам лучше думалось, предложил заявить свои права ещё на ряд городов, как это было после взятия Смоленска. Да напомнить гордым шляхтичам, что тогда они от мира отказались, а ныне эти города уже под рукой у русского государя и отдавать их назад он не намерен. От таких толстых намёков, глядишь, литвины куда быстрее зачешутся.

Партии мира его слова понравились, а вот у партии войны, кроме Немого, с которым Андрей этот вопрос заранее обсудил, лица скривились. Не того ожидали они от молодого, но боевитого князя. Однако решать было что-то надо, ведь литовские послы ожидали ответа.