Князь Александр Сергеевич Меншиков. 1853–1869 - [11]

Одним из лучших батарейных командиров тех войск, которые постепенно прибывали в Севастополь летом 1854 года, был подполковник Дмитрий Дмитриевич Хлапонин. Недавно повенчанный, он приехал к нам с молодой женою, очень красивой наружности. Елизавета Михайловна Хлапонина, рожденная Борисова, возбудила живейшее внимание севастопольского общества. По вечерам, когда на Екатерининской пристани играла музыка и в числе гуляющих бывала Хлапонина, то собирался оживленный кружок людей, дороживших милою, приятною беседою Елизаветы Михайловны. Непременным участником этого кружка бывал генерал Кирьяков, имевший притязание на любезность и остроумие. При тогдашнем настроении духа всего общества на заносчиво-воинственный лад, удалые рассказы Кирьякова, громогласные его обещания «шапками закидать» союзников, наконец, георгиевский крест в петлице — расположила в пользу генерала общественное мнение и снискали ему, довольно дешево, права авторитета. Севастопольцы не выключая моряков, даже самого князя Александра Сергеевича, возлагали надежды на такого лихого генерала. Отвлеченный служебными занятиями, я не успел еще проведать о появлении в Севастополе красавицы Хлапониной, как князь, проезжая как-то со мною мимо Екатерининской пристани, сказал:

— Здесь появилась красавица, которая вскружила голову нашему Кирьякову. Надо взглянуть…

Мы сошли с лошадей и князь, спустившись по ступенькам на пристань, присоединился к кружку, образовавшемуся около Елизаветы Михайловны и где во всеуслышание разглагольствовал Кирьяков. Светлейшему представили Е. М. Хлапонину; он поговорил с ней несколько минут и когда опять сел на лошадь, то сказал мне: «миловидная и умненькая особа!» Я, издали, не вгляделся в нее.

В другой раз, еще до высадки неприятеля, светлейший, объезжая расположение войск на северной стороне, завидел вдали амазонку, совершенно одну.

— Это Хлапонина! — сказал он мне, подъезжая ближе; — как же это она одна… Не случилось ли чего? Надо спросить…

Когда же князь, осведомившись у неё, узнал, что муж её, которому надо было зачем-то заехать на батарею, оставил Елизавету Михайловну на несколько минут, то сказал: «в таком случае мы будем охранять вас до его возвращения».

И действительно, светлейший не тронулся далее, пока не возвратился Хлапонин.

Ранним утром 8-го сентября, когда мы выпроваживали обозы с Алминской позиции, Елизавета Михайловна была на бивуаке, простилась с мужем и отправилась к Севастополю. Проезжая мимо перевязочного пункта, она увидела собрание полковых докторов, остановилась и спросила, что тут такое будет? Ей отвечали, что сюда, когда начнется сражение, будут приносить раненых для перевязки. Первою мыслью Хлапониной было: что, если вдруг да принесут сюда её мужа? Далее она не поехала и осталась на перевязочном пункте. Дело началось: снаряды и пули залетали даже и сюда, раненых несли, но между ними не было мужа Хлапониной. Сознавая, что и она может приносить посильную пользу, Елизавета Михайловна засучила рукава, опоясалась салфеткой и принялась за дело не замечая ни усталости, ни голоду, ни опасности. Облитая кровью, она перевязывала раны с необыкновенною энергиею и только отступление наших войск увлекло Хлапонину вместе с перевязочным пунктом к Севастополю. Бог услышал молитвы этой великодушной женщины: муж её не был ранен, но у лошади его ядром оторвало голову и — замечательная вещь! лошадь, без головы, устояла на ногах несколько, секунд, покуда Хлапонин успел соскочить с нее… тогда только труп коня рухнулся на землю. Уцелев под Алмою, Хлапонин принес в жертву отчизне свое здоровье при обороне Севастополя: во время бомбардировки он был сильно ранен в голову и контужен в ноги. Однажды, на обратном пути с князем от Бельбека к лагерю, мы встретили экипаж, в котором наша прекрасная сестра милосердия везла раненого мужа в Симферополь… Не забыть мне этого ужасного зрелища! Сильно контуженный и раненый, Хлапонин сидел подле жены вытянувшись, с вытаращенными глазами и открытым ртом. Князь пристально всмотрелся в путников, потом быстро отвернулся: глаза его наполнились слезами.

— Хлапонин жив, — произнес он, — но какой ужас… И чем эти бедные женщины виноваты?

Выражение лица Елизаветы Михайловны неизгладимо врезалось в мою память; проникнутое скорбью, оно как будто говорило: «муж мой жив, и еще не всё потеряно».

Прошли годы: Хлапонин поправился было настолько, что получил место в комиссариате; служил насколько дозволяли силы; но контузия взяла своей Дмитрий Дмитриевич, помаявшись, принужден был наконец и вовсе отказаться от служебной деятельности. Ныне муж и жена бедствуют в Петербурге, забытые всеми: она, первая, по времени, сестра милосердия, не напоминает о себе по скромности и, для поддержки своего и мужнина существования, недавно еще искала места или работы[4].

III

Около девяти часов утра 8-го сентября 1854 г., союзники выдвинули первую боевую линию из-за высоты, так, что нам была видна некоторая глубина их боевого порядка. Все войска их были развернуты; колонн мы не видали, что нам казалось загадочным: мы понять не могли, как можно вести войска в атаку развернутым фронтом. Рассуждая между собою, мы положили, что цель такого порядка заключалась в том, чтобы, при ударе, охватить наши колонны с флангов. Средина неприятельского развернутого батальона была вдвое глубже, что нас и укрепляло в этом предположении. Но вышло не то, что мы ожидали: англо-французы и не думали о нашем штыке, да и свои штыки отомкнули, возлагая — и весьма справедливо — всю надежду на огонь. К полудню вся неприятельская линия тронулась к наступлению.