Книжка для раков. Книжка для муравьев - [72]

Разумеется, я предполагаю, что разумный воспитатель не ведет себя со своим питомцем волюнтаристски, что он не дает ему предписаний, которые не основываются на правде; но я должен признать, что в дальнейшем воспитанник, скорее всего, будет попадать в ситуации, где с ним обращаются волюнтаристски и неразумно. И что в таком случае делать? Быть может, нам самим надо вести себя с ребенком неразумно, чтобы он привык к неразумному обращению, которое ждет его в будущем? Это и в самом деле было бы странное требование.

Его к этому подготавливают, показывают ему на примерах, с каким самодурством приходится часто мириться, и ему растолковывают обязанность подчиняться, пока зависишь от самодура и пока он не требует от нас поступков, которые мы считаем несправедливыми.

Итак, мои юные друзья, если вы хотите посвятить себя воспитанию, то обязательно должны научиться как можно нагляднее показывать детям практические истины, чтобы они их понимали, принимали, следование им делали своим правилом и, таким образом, поступали по собственной воле. Если вы всякими мудрствованиями просто будете приучать их исполнять вашу волю, то вся их нравственность окажется просто-напросто ветряной мельницей, не работающей, когда с возвышенности ее переносят в долину, где на нее не может воздействовать ветер. Если вы хотите им проповедовать истину, не заботясь о том, усвоили ли они ее, то это значит, что вы воспитываете детей, которые, как принято у нас говорить, неисправимы, которым никакие уговоры, никакие призывы не помогают, на которых вы жалуетесь, что они совершенно глухи к вашим словам. Причина этого заключена не в их глухоте, а в вашей тихой речи, потому что вы не научились говорить так, чтобы ваши слова через уши проникали в душу.

Таким образом, вместо того чтобы ломать себе голову над высшим моральным принципом, научитесь лишь по-настоящему доходчиво объяснять детям общепризнанные практические истины, чтобы они их понимали и принимали.

Польза от этого велика – очень велика. Как только ребенок сам хочет добра, он сам себя воспитывает, а пятьюдесятью детьми, желающими добра, управлять легче, чем одним-единственным, кому никогда еще не приходила в голову мысль стать хорошим. Если только ребенок хочет учить язык, то он его учит, и за один-единственный урок, который ему дают, продвигается дальше, чем другой ученик, не желающий этот язык и учить, но с утра до вечера делающий по нему уроки.

Если наступил момент, когда у молодых людей проявляется восприимчивость к сверхчувственному, то усвоенным практическим истинам нужно дать теперь высшую санкцию, постаравшись убедить питомцев, что эти истины – Божья воля. Как это сделать, мне кажется, я показал в моем «Генрихе Готтшальке» и детальнее покажу в «Уроке по Кристианской религии», который, надеюсь, в скором времени сумею представить[42].

Но, разумеется, очень многое здесь опять же зависит от выступления учителя. Он должен уметь говорить очень уверенно и проникновенно, чтобы слушатели смогли убедиться, что он сам всем сердцем верит во все, что говорит, он должен уметь подкреплять истину такими доводами, чтобы у них не оставалось сомнений.

План воспитания воспитателей

Прежде всего создают школу для воспитателей. Приглашают самых знаменитых воспитателей со всего света, представляют их как учителей по искусству воспитания и дают каждому от тысячи до полутора тысяч талеров содержания, чтобы они были защищены от забот; нанимают учителя по искусству анатомирования и следят за тем, чтобы не было недостатка мертвых тел, на которых он может показывать молодым воспитателям строение человеческого тела; далее приглашают учителя медицины, который читает лекции о детских болезнях и знакомит с целесообразными лекарственными средствами; создают библиотеку, в которую включают всевозможные труды, написанные о воспитании греками, римлянами, французами, англичанами, итальянцами, немцами, датчанами, шведами, чтобы будущий воспитатель получил поистине разностороннее представление о своем деле. Далее создают читальню, где можно найти все журналы, выходящие в Германии и в других образованных странах Европы, чтобы в школе сразу становилось известно, если где-то кто-нибудь придумал что-то новое в искусстве воспитания. Было бы еще лучше, если бы в школе существовал драматический театр, в котором воспитатели каждый месяц играли бы в разных спектаклях; так они учились бы интонации, мимике и жестикуляции. Но совершенно необходимо было бы разбить сад, в котором посадили бы как можно больше растений, растущих у нас на земном шаре.

Осуществление этого плана обошлось бы, правда, в немалую сумму; но разве воспитание – не самое важное дело для государства? Разве подданные не смирятся с самыми тяжелыми налогами, если их просветят о его благой цели? Если писатели и проповедники объединятся, чтобы растолковать им всю важность дела? Не захочет ли правитель открыть свою казну, чтобы поддержать такое заведение, которое может и должно иметь для государства необозримо важные последствия?

Составить такой план, наверное, я был бы способен лет сорок назад, когда кровь еще быстро текла по моим жилам, а в моей голове возникал проект за проектом и при этом меня не терзали сомнения, реально ли осуществить эти проекты. Но теперь, когда кровь течет несколько медленнее, мне все же приходят в голову всякого рода сомнения по поводу этого плана.