Книги: Все тексты - [21]

ДАМА. Я вас в милицию сдам! Всех!

ЛЫСЫЙ. Верю!

ГРАЖДАНИН В ПЛАЩЕ. Вы слышали? Был какой-то звук…

ДАМА. Хватит, хватит!

ОЧКАРИК (от дверей). Ну, господа-товарищи, спасибо за компанию. Слышь, спартаковец! Последняя просьба перед расстрелом: согласись, что мир — нелинейная штучка!

МУЖЧИНА. Не надо ля-ля!

ОЧКАРИК. Счастливец! Всё-то тебе ясно: мяч круглый, поле ровное, да?

МУЖЧИНА. Да!

ОЧКАРИК. Терпенье и труд всё перетрут, не плюй в колодец, копейка рубль бережёт… Да?

МУЖЧИНА. Да.

ОЧКАРИК. И не надо ля-ля?

МУЖЧИНА. Не надо.

ОЧКАРИК. И всё просто?

МУЖЧИНА. Как дважды два.

Пауза. Стук колёс всё реже.

ОЧКАРИК. Дважды два бывает одиннадцать.

МУЖЧИНА. Дважды два — четыре.

ОЧКАРИК. Чаще, конечно, четыре. Но иногда бывает и одиннадцать. Болельщику «Спартака» это знать не обязательно, но ты уж поверь на слово. И если поезд остановился в туннеле, то, скорее всего, это поломка, но — не всегда…

Двери открываются, но Очкарик не выходит, а отшатывается назад. В вагон начинают входить слепые — много, очень много слепых. Стуча палочками, они быстро и организованно рассаживаются по свободным местам. Гражданин в плаще встаёт и остаётся стоять.

ДЕВУШКА. Серёж, ты чего? (Смеётся). Да они же ничего не видят: ну, давай…

СЛЕПОЙ (остановившись возле Гражданина в плаще, писклявым голосом). Простите, это место свободно? (Гражданин в плаще молчит). Могли бы и ответить.

ГРАЖДАНИН В ПЛАЩЕ. Свободно. Садитесь, пожалуйста.

СЛЕПОЙ. Большое вам человеческое спасибо.

Садится и, повернув голову, улыбается Гражданину в плаще, обнажив верхние зубы. Поезд трогается и въезжает в туннель.

Занавес

Вечное движение (этюд)

— «Оф…фен…ба…хер!» — прочёл Карабукин и грохнул крышкой пианино.

— Нежнее, — попросил клиент.

— А мы — нежно… От винта! — Движением плеча Карабукин оттёр хозяина инструмента, впрягся в ремень и скомандовал:

— Взяли!

Лысый Толик на той стороне «Оффенбахера» подсел и крякнул, принимая вес. Обратно он вынырнул только на площадке у лифта. Лицо у Толика было задумчивое.

— Тяжело? — сочувственно поинтересовался клиент.

— Советские легче, — уклончиво ответил Толик.

— В два раза! — уточнил Карабукин. Он часто дышал, облокотившись на «Оффенбахер».

Они стояли на чёрт знает каком этаже, а грузовой лифт — на третьем. Уже два месяца.

— Взяли, — сказал Карабукин.

Через пару пролётов Карабукин молча лёг лицом на «Оффенбахер» и лежал так, о чем-то думая, минут десять. Лысый Толик выпростался из лямки, сполз вниз по стене и протянул ноги в проход. Он посидел, обтёр рукавом поверхность головы и, обратившись в пространство, предложил покурить. Клиент торопливо распахнул пачку. Толик взял одну сигарету, потом подумал и взял ещё три.

Карабукин курить не стал.

— Здоровье бережёте? — льстиво улыбнулся клиент и сам покраснел от своей бестактности.

— Здоровья у нас навалом, — ответил цельнолитой Карабукин, разглядывая клиента, похожего на подержанную мягкую игрушку. — Можем одолжить.

Тот испугался:

— Не надо, что вы!

Помолчали, Карабукин продолжал рассматривать клиента, отчего тот ещё уменьшился в размерах.

— Сам играешь? — кивнув на инструмент, спросил он.

— Сам, — ответил клиент. — И дочку учу.

Наступила тишина, прерываемая свистящим дыханием Толика.

— На скрипке надо учить, — посоветовал Карабукин. — На баяне — максимум.

— Извините меня, — сказал клиент.

За полчаса грузчики спустили «Оффенбахер» ещё на несколько пролётов. Они кряхтели, хрипели и обменивались короткими сигналами типа «на меня», «стой», «ты держишь?» и «назад, блядь, ногу прищемил». Хозяин инструмента, как мог, мешался под ногами.

Потом Толик объяснил, что либо сейчас умрёт, либо сейчас будет обед. Грузчики пили кефир, вдумчиво заедая его белой булкой. Глаза у них были отрешённые. Клиент, стараясь не раздражать, пережидал у «Оффенбахера».

— Толян, — спросил наконец Карабукин. — Вот тебе сейчас чего хочется?

— Бабу, — сказал Толян.

— Хер тебе на рыло, — доброжелательно сообщил Карабукин. — А тебе?

— Мне? — Не ожидавший вопроса, клиент слабо махнул рукой, подчёркивая ничтожность своих притязаний. — Мне бы — переехать поскорее… Я не в том смысле, что вы медленно! — торопливо добавил он.

— А в каком? — спросил Карабукин.

— В смысле: много работы.

— Это вот?.. — Карабукин пошевелил в воздухе растопыренной пятернёй.

— Да, — стыдясь себя, сказал клиент.

— А бабы, значит, тебе не надо? — уточнил Карабукин.

— Ну почему? — Клиент покраснел — Этот аспект… — И замолк, сконфуженный.

Они помолчали.

— А вам, — спросил клиент из вежливости, — чего хочется?

— Мне?

— Да.

— Мне, — сказал Карабукин, — хочется сбросить твою бандуру вниз.

— Зачем? — поразился клиент.

— Послушать, как гробанётся, — ответил Карабукин. Клиент пошёл пятнами. — Ладно, ни бэ! — успокоил Карабукин. — Я пошутил.

Толик заржал сквозь булку.

— Что вы нашли смешного? — со страдальческой гордостью спросил клиент.

— А вот это… — охотно ответил Толик и двумя руками изобразил падение «Оффенбахера» в лестничный пролёт. И опять от души захохотал.

— Это не смешно, — сказал клиент.

— Ладно, — сказал незлобивый Толик, — давай лучше изобрази чего-нибудь. Чем зря стоять.

Клиент, в раннем детстве раз и навсегда ударенный своей виной перед всеми, кто не выучился играть на музыкальных инструментах, вздохнул и открыл крышку. «Оффербахер» ощерился на лестничную клетку жёлтыми от старости зубами.