Книги крови. I–III - [157]

Он сделал все, что мог, чтобы исправить свои ошибки. Он всеми возможными и невозможными способами тянул время, урывая себе столько, чтобы хватило подшить распустившиеся нитки потрепанной жизни. Матушкин малыш Ронни всегда был чистюлей – просто образцом опрятности. Это одна из причин, по которым ему нравилось бухгалтерское дело. Выискивать среди огромного числа цифр несколько неправильно учтенных пенсов было для него изысканной игрой; а с каким удовольствием он подводил книжный баланс!.. К несчастью, как он в итоге понял, жизнь довести до совершенства было намного сложнее. И все-таки он старался изо всех сил, а, как любила говаривать матушка, это лучшее, на что может надеяться человек. Оставалось только исповедаться, а, исповедавшись, предстать перед Судом с пустыми руками и покаянно опущенной головой. Когда он сел, скрыв под складками истертую до блеска скамью, в исповедальне церкви Святой Марии Магдалины, ему не давала покоя мысль, что позаимствованное им тело не продержится достаточно долго и не даст ему сбросить с полотняной души груз накопившихся грехов. Он сосредоточился, стараясь удержать тело и душу вместе на несколько последних, самых важных минут.

Скоро придет отец Руни. Сядет за разделяющей исповедальню решеткой и произнесет слова утешения, понимания и прощения – а затем Ронни Гласс потратит последние украденные им минуты, чтобы рассказать свою историю.

И начнет он с того, что отринет самое позорное пятно на своей репутации: обвинение в съемке порнографии.

Порнографии.

Что за глупая мысль! В нем ни капли от порнографа. Все, кто знал его за тридцать два года его жизни, могли свидетельствовать об этом. Господи, да он и секс-то не слишком любил. Какая ирония. Он был бы последним, кто стал бы торговать этой мерзостью. Пока, кажется, все вокруг хвастались любовными победами на стороне, он вел жизнь праведника. И запретные наслаждения плоти, которые, как аварии, случались с остальными, его миновали. Секс был для него американскими горками, билет на которые покупаешь примерно раз в год. Два раза еще выдержишь, от трех затошнит. И разве можно удивляться тому, что за девять лет брака на примерной католичке этот примерный католик стал отцом лишь двоих детей?

Но в непорочном смысле он любил свою жену, Бернадетт, а та разделяла его равнодушие к сексу, так что его вялый член никогда не был для них яблоком раздора. А отцовством он наслаждался. Саманта росла на редкость вежливой и аккуратной, а Имогена (которой едва исполнилось два) унаследовала от матери ее улыбку.

В целом их жизнь была прекрасна. Он уже практически владел частью простого сблокированного дома в зеленом пригороде Южного Лондона. У него был маленький садик, за которым он ухаживал по воскресеньям – как и за своей душой. Насколько он мог судить, его жизнь была идеальной, непритязательной и безгреховной.

И так бы все и шло, если бы его нутро не точил червь алчности. Несомненно, его сгубила именно алчность.

Не будь Ронни Гласс так жаден, он бы дважды подумал, браться ли за предложенную Магуайром работу. Он бы поверил чутью, лишь одним глазом взглянул на крошечный задымленный офис над венгерской кондитерской в Сохо и сделал ноги. Но за своей тягой к деньгам он не увидел главного: что использует свое бухгалтерское мастерство, чтобы придать флер надежности предприятию, от которого несло пороком. Разумеется, в глубине души он это знал. Знал, несмотря на бесконечные речи Магуайра о Нравственном перевооружении, на его нежность к детям, на его страстное увлечение джентльменским искусством бонсай, что тот негодяй. Мерзавец из мерзавцев. Но он успешно игнорировал это знание и довольствовался полученной работой – подводил книжный баланс. Магуайр был очень щедр, и это помогало закрывать на все глаза. Он и его партнеры даже понравились Ронни. Он привык видеть переваливающегося толстяка Дэнниса Луззати по кличке Кретин, всегда с пятнами крема на пухлых губах; привык к мелкому трехпалому Генри Б. Генри, к его карточным трюкам и сменяющим друг друга каждый день жаргонам. Они точно были не самыми искушенными собеседниками, и в Теннисном клубе им бы явно не обрадовались, но они казались достаточно безобидными.

И вскоре он испытал шок, ужасный шок, когда вуаль, в конце концов, приоткрылась и он увидел в Кретине, Генри и Магуайре чудовищ, которыми они и являлись.

Все вскрылось случайно.

Одним вечером, засидевшись допоздна с налогами, Ронни поймал такси до склада, думая передать отчет из рук в руки Магуайру. До этого он никогда на складе не бывал, хоть и довольно часто слышал, как они упоминали его в разговорах. Магуайр несколько месяцев хранил здесь запасы книг. В основном, поваренных, из Европы – по крайней мере, так они говорили Ронни. Этим вечером, этим поздним тихим вечером он наткнулся на истину во всей ее красе.

Магуайр был на складе – сидел на стуле в одной из пустых кирпичных комнат, в окружении пакетов и коробок. В свете свисающей с потолка лампочки его лысеющий череп светился и поблескивал розовым. Там был и Кретин – вгрызался в торт. Генри Б. изображал терпение. Вокруг троицы были навалены высокие стопки журналов, тысячи и тысячи, с блестящими, девственными и почему-то мясистыми обложками.