Внутренняя политика
(пер. Марии Акимовой)
Всякий раз, когда Чарли Джордж просыпался, его руки замирали.
Ему становилось слишком жарко, и он резко откидывал одеяло на другую сторону постели. Мог даже встать и полусонно поплестись на кухню, чтобы налить себе стакан холодного яблочного сока. Затем возвращался, прижимался к полумесяцу нежного тела Эллен и снова позволял сну нахлынуть. Руки дожидались, пока его глаза закроются, а дыхание станет размеренным, словно тиканье часов. Им нужно было убедиться, что Чарли крепко уснул. И лишь когда его сознание уносилось прочь, они осмеливались начать свою тайную жизнь.
Уже несколько месяцев Чарли просыпался с неприятной болью в ладонях и запястьях.
– Сходи к врачу, – говорила Эллен. Как и всегда, без всякого сочувствия. – Почему бы тебе не сходить к врачу?
Чарли их ненавидел, вот почему. Кто в здравом уме станет доверять тому, чья профессия – копаться в людских болячках?
– Наверное, я слишком много работал, – убеждал он себя.
– Наверное, – бормотала Эллен.
Разумеется. Это самое подходящее объяснение. Чарли был упаковщиком, весь день работал руками. Вот они и уставали. Вполне естественно.
– Хватит дергаться, Чарли, – велел он своему отражению однажды утром, хлопая себя по щекам для бодрости, – вполне годные у тебя руки.
Так что ночь за ночью все шло по одному и тому же заведенному распорядку. А выглядело это так.
Семейная чета спит бок о бок в супружеской постели. Он – на спине, тихонько похрапывая; она – свернувшись калачиком под его левым боком. Голова Чарли покоится на двух толстых подушках. Его челюсть слегка отвисает, а глаза под завесой век следят за каким-нибудь приключением в мире снов. Быть может, этой ночью он – пожарный, который героически бросается в охваченный пламенем бордель. Чарли спит довольный, иногда хмурится, порой ухмыляется.
И тут под простыней начинается какое-то движение. Руки Чарли медленно и осторожно выбираются из-под теплого одеяла. Указательные пальцы сплетаются, встречаясь на вздымающемся и опадающем животе, словно ударяются головами. Они приветственно обнимаются, точно товарищи по оружию. Чарли стонет во сне – на него обрушился бордель. Руки тотчас падают на одеяло, изображая невинность. Когда через мгновение ровный ритм дыхания восстанавливается, они всерьез приступают к своему диспуту.
Случайный наблюдатель, окажись таковой в изножье кровати, мог бы принять этот обмен репликами за признак какого-нибудь психического расстройства. Руки Чарли дергаются и теребят друг друга, то поглаживая, то как будто борясь. Но в их движениях, пусть и судорожных, явно присутствует некий код или закономерность. Спящего человека можно принять за глухонемого, который беседует во сне. Только руки его не используют известный язык жестов и не пытаются общаться с кем-то, кроме друг друга. Тайная встреча проходит исключительно между ними. Так руки Чарли и проводят ночь – примостившись на животе и замышляя заговор, направленный против внутренней политики.
Чарли не то чтобы совершенно не знал о назревавшем мятеже. В нем шевелились смутные подозрения, что его жизнь идет как-то не так. Чарли чувствовал себя все больше и больше отрезанным от обычных ощущений, все чаще и чаще превращался из участника привычных ежедневных (и еженощных) ритуалов в зрителя. Взять, к примеру, интимную жизнь.
Чарли никогда не был выдающимся любовником, но и извиняться ему было не за что. Эллен казалась довольной его внимательностью. Но в те дни он почувствовал, что выброшен из процесса. Чарли видел, как его руки скользили по телу жены, касались ее со всем доступным им мастерством, но словно наблюдал за их манипуляциями со стороны и был не в силах насладиться ощущениями тепла и податливости. Не то чтобы его пальцы сделались менее проворными. Совсем наоборот. Недавно Эллен принялась их целовать, нахваливая за ловкость. Чарли комплименты ни на йоту не успокоили. Если на то пошло, от мысли, что его руки доставляют столько удовольствия, когда сам он ничего не чувствует, ему стало только хуже.
Были и другие тревожные признаки. Мелкие, но раздражающие. Чарли начал замечать, что его пальцы отбивали военные марши на коробках, которые он заклеивал на фабрике. Руки разламывали карандаши на мелкие кусочки и, прежде чем он успевал осознать, что сделал (вернее, что они сделали), разбрасывали ошметки графита и дерева по полу упаковочного зала.
