Книги Иакововы - [88]

пишет потом Нахман. А у них нет денег даже на самые паршивые дрова или хворост. Сидят, закрывшись, в съемном доме, опасаясь за свою жизнь. Иаков кашляет.

Не раз я размышлял о том, как упех и счастье неожиданно превращаются в нужду и унижение.

Денег не было, потому я запомнил эту зиму в Салониках как голодную и бедную. Чтобы наполнить желудки, мы часто выходили просить милостыню, как это здесь делало много ученых людей. Я всегда старался просить людей подать грош спокойно и вежливо, но Иаков частенько применял совершенно другие способы. Как-то раз, перед праздником Пасхи мы зашли к одному еврею, который содержал кассу для бедняков. Я заговорил с ним первым, всегда было так, что в подобных ситуациях меня выставляли вперед, поскольку считали, что я красиво говорю и могу применить аргументы, благодаря которым, я произвожу хорошее впечатление как человек ученый и достойный доверия. Так что я сообщил, что мы с проклятой земли, где евреи претерпели более всего по причине страшных преследований, где царит страшная бедность, а климат враждебный и не способствующий людям, зато жители там доверчивые и преданные вере... И так вот я говорил, пытаясь возбудить в нем жалость, но тот даже не глядел на меня.

- Нам хватает местных просителей милостыни, чтобы еще и чужаков содержать.

А я ему на это:

- В нашей стране все чужаки тоже находят помощь.

Содержатель кассы злорадно усмехнулся и в первый раз поглядел мне прямо в лицо:

- Тогда зачем вы приехали сюда, покинув такую замечательную страну, раз там вам было хорошо?

Я уже собирался как-то хитроумно ответить, но тут меня оттолкнул Иаков, который до сих пор спокойно стоял за мной, и как заорал на того:

- Да как ты смеешь спрашивать, зачем мы покинули наш край, ты, гнида малая?!

Владелец кассы отпрянул, перепуганный таким тоном, но не отвечал, впрочем, ему и не было как, поскольку Иаков склонился над ним и продолжил таким же криком:

- А зачем патриарх Иаков вышел из своей страны и отправился в Египет?! Ведь по этой причине появилась Пасха! Если бы он остался в своей стране, не было бы у тебя, оборванец, праздника, а мы не нуждались бы в праздничной пасхе!

Сидящий в этой кассе настолько перепугался, что сразу же дал нам несколько левов[71]и, вежливо извинившись, провел нас до самых дверей.

И, может, хорошо случилось, потому что голод и недостатки той зимы каким-то образом собрали и обострили нам чувства. Но не было такой силы, которая смогла бы погасить пламя Иакова. Он – как оказалось во множестве ситуаций – даже в самых наихудших ситуациях умел сиять словно драгоценный камень. Даже в лохмотьях, когда мы выпрашивали милостыню, от него исходило достоинство, и всякий, кто с ним встречался, знал, что имеет дело с кем-то необыкновенным. И боялся его. Странно, но в этой нищете, вместо того, чтобы исчезнуть с лица земли, мы начали как-то справляться. И было так, словно бы мы в ту нищету, в те холод и болезни перебрались. И, в особенности, Иаков – озябший и оборванный, он пробуждал еще большее сочувствие, но и большее уважение, чем самодовольный и богатый хахам.

И вновь случилось чудо: слава Иакова настолько разошлась по Салоникам, что появились те самые правоверные от Конио и теперь пытались нашего Иакова перекупить. Они хотели дать ему много денег, чтобы он либо присоединился к ним, либо убирался из города.

- Сейчас только приходите?! – с горечью крикнул он им. – Поцелуйте себя в задницу. Теперь уже поздно.

В конце концов, враждебность против нам выросла настолько сильно, что Иаков перестал спать дома. А случилось это после того, как он положил в свою кровать одного грека, который желал торговать с нами камнями. Сам он лег спать в кухне, во всяком случае, так всем рассказывал. Я же хорошо знал, что он отправился к одной вдове, которая частенько уделяла ему и денежной помощи и собственного тела. Ночью кто-то вломился в дом и грека под одеялом заколол стилетом. Убийца исчез, словно тень.

Это событие так перепугало Иакова, что на какое-то время он убрался из Салоник в Лариссу, мы же делали вид, будто бы он находится у себя. Когда он вернулся в первую же ночь на него устроили засаду.

С тех пор Иаков всякую ночь спал где-то в ином месте, мы же начали опасаться за жизнь и здоровье всех нас. Выхода не было, мы надумали покинуть Салоники и возвращаться в Смирну, оставляя этот город во власти зла. Самое худшее, что это были свои, только желавшие Иакову всего наихудшего. Теперь и сам он не упоминал о них добрым словом и презирал их. Он говорил о неприятелях, что те обабились, а из всего, чего учил их Барухия, у них осталась только любовь к содомии.

КРОХИ.

О салоникском проклятии и том, как Иаков линял

Как только мы приняли решение о бегстве из Салоник и уже начали готовиться к дороге, Иаков неожиданно заболел. Тело его в один день покрылось язвами; кожа сходила с него кровавыми кусками, а он выл от боли. Это какая же болезнь нападает столь неожиданно, столь быстро и принимает такие вот симптомы? Первое, что каждому приходило в голову, что то было проклятие или сглаз. И сам Иаков в это верил. Кониозос (сторонники Конио), должно быть, наняли какого-то колдуна, хотя и между ними самими имелись неплохие чернокнижники, и тот проклял соперника их учителя.