Книги Иакововы - [23]

Шрифт
Интервал


Polonia est paradisus Judaeorum…


Епископ Каетан Солтык, киевский коадъютор[28], измученный и невыспавшийся, уже отослал секретаря и теперь собственно­ручно пишет письмо каменецкому епископу, Миколаю Дембовскому.


Спешно и собственноручно докладываю тебе, друг мой, что телом я здоров, но измучен хлопотами, которые ото­всюду подступают так, что иногда чувствую себя обложенным, что какой-нибудь зверь дикий. Уже много раз прихо­дил ты мне с помощью, вот и на сей раз обращаюсь я к тебе, словно к брату родному, во имя нашей многолетней дружбы, которой напрасно было бы искать у других.

Interim…


Между тем… между тем… И теперь не знает, чего писать. Ведь как тут объясняться? Дембовский сам в карты не играет, так что его, наверняка, не поймет. И тут епископа Солтыка охватывает чувство громадной несправедливости, в груди он чувствует мягкое, теплое давление, которое, похоже, растворяет ему сердце и превращает его во что-то мягкое и жидкое. Неожиданно ему вспоминается, как он вступал на должность епископа в Житомире, первый приезд в грязный болотистый город, со всех сторон ок­руженный лесами… Теперь мысли ложатся под перо легко и быстро, сердце снова становится чем-то твердым, и энергия возвра­щается. Епископ Каетан Солтык пишет:


Ты прекрасно помнишь, как вступал я на епископский пост в Житомире, всяческие грехи были там в огромной попу­лярности. Взять, хотя бы, многоженство, этот проступок был весьма распространен. Мужья за плохие поступки жен своих продавали и меняли на других. Ни наложниц, ни разврата вовсе не считали чем-либо постыдным, и, якобы, уже при взятии брака обещалась обоюдная свобода. А более того, не было никакого наблюдения за соблюдением религиоз­ных предписаний, никаких заповедей, повсюду грех и безнравственность, а более того – нужда и бедность.

Припомню тебе скрупулезно, что диоцез[29]поделен был поделен на три деканата: житомирский – 7 приходов с 277 де­ревнями и местечками; хвастовский – 5 приходов с 100 деревнями и местечками, а так же овруцкий – 8 приходов с 220 селениями и местечками. И во всем этом, всего 25 тысяч католиков. Доходы мои от этих небольших епископских владений доходили до 70000 польских злотых; если учесть расходы на консисторию, епархиальную школу – всего ни­чего. Ты и сам об этом знаешь, сколько с таких бедных волостей дохода бывает. Собственные епископские доходы – это деревни Скрыгиловка, Вепрык и Волица.

Сразу же по прибытию я, в первую же очередь, занялся финансами. Оказалось что собор имеет в капиталах, по­жертвованных верующими, общую сумму в 48000 злотых. Капиталы эти были вложены в частных владениях, а некая сумма была дана в долг дубенскому кагалу, из чего годичный процент составлял 3337 злотых. Расходы же у меня были огромными: содержание церковного здания, заработная плата четырем викариям, церковной обслуге et caetera.

Капитул наделен был средствами тоже скромно, различные фонды на сумму 10300 приносили годичный доход 721 злотый. От деревни, подаренной князем Сангушко, был дополнительный доход в 700 злотых, но владелец деревни Звиняч вот уже три года не платил процента от данных ему в долг 4000 злотых. Сумма, пожертвованная в качестве дара неким офицером Петром, оставалась в руках каноника Завадского, который ее и не вложил никуда, и процента не платил; то же самое касается и суммы в 2000 польских злотых, остающихся у каноника Рабчевского. В общем, бала­ган был огромный, так что я живо взялся за исправление финансов.

Сколько и чего я сделал, ты сам, дражайший мой приятель, оценить можешь. Ты был у меня с визитом и сам видел. Сейчас я завершаю строительство часовни, и неожиданные расходы пока что исчерпали мои запасы, но дела идут в хорошем направлении, потому прошу тебя, друг мой, поддержать меня всего лишь 15 тысячами, которые я отдал бы сразу же после Пасхи. Я разбудил склонность к пожертвованиям у верующих, что во время Пасхи наверняка принесет свои результаты. К примеру, Ян Ольшанский, слуцкий подкоморий, сумму в 20000 разместил в имениях своих в Бруси­лове, половину процентов с них предназначив на собор, а вторую половину – на увеличение числа миссионеров. Глен­боцкий, брацлавский подчаший, пожертвовал 10000 на учреждение новой коллегии клириков и на алтарь в соборе, а еще 2000 на семинарию дал.

Пишу я тебе все это, ибо большими делами кручу, и чтобы была у тебя уверенность, что взятый у тебя долг свое покрытие имеет. Пока же что ввязался я в неудачную коммерцию с житомирскими евреями, а поскольку в наглости своей умеренности они не знают, эти деньги мне нужны как можно скорее. Странно вообще, как в нашей Жечипоспо­литой евреи столь явно глумиться могут над законом и обычаями добрыми. И не напрасно римские папы: Климент VIII, Иннокентий III, Григорий XIII и Александр III приказывали безустанно жечь их талмуды, а когда же мы, в конце кон­цов, пожелали и здесь это сделать, то не только поддержки не имели, так светские власти нам сопротивление ока­зывали.

Вот странно даже, что изгнали у нас татар, ариан, гуситов, а вот об изгнании евреев как-то забывают, хотя те кровь нашу высасывают. А за границей ведь на нас свое присловье сочинили: Polonia est paradisus Judaeorum…


Еще от автора Ольга Токарчук
Последние истории

Ольгу Токарчук можно назвать одним из самых любимых авторов современного читателя — как элитарного, так и достаточно широкого. Новый ее роман «Последние истории» (2004) демонстрирует почерк не просто талантливой молодой писательницы, одной из главных надежд «молодой прозы 1990-х годов», но зрелого прозаика. Три женских мира, открывающиеся читателю в трех главах-повестях, объединены не столько родством героинь, сколько одной универсальной проблемой: переживанием смерти — далекой и близкой, чужой и собственной.


Бегуны

Ольга Токарчук — один из любимых авторов современной Польши (причем любимых читателем как элитарным, так и широким). Роман «Бегуны» принес ей самую престижную в стране литературную премию «Нике». «Бегуны» — своего рода литературная монография путешествий по земному шару и человеческому телу, включающая в себя причудливо связанные и в конечном счете образующие единый сюжет новеллы, повести, фрагменты эссе, путевые записи и проч. Это роман о современных кочевниках, которыми являемся мы все. О внутренней тревоге, которая заставляет человека сниматься с насиженного места.


Игра на разных барабанах

Ольга Токарчук — «звезда» современной польской литературы. Российскому читателю больше известны ее романы, однако она еще и замечательный рассказчик. Сборник ее рассказов «Игра на разных барабанах» подтверждает близость автора к направлению магического реализма в литературе. Почти колдовскими чарами писательница создает художественные миры, одновременно мистические и реальные, но неизменно содержащие мощный заряд правды.


Шкаф

Опубликовано в сборнике Szafa (1997)


Правек и другие времена

Ольгу Токарчук можно назвать любимицей польской читающей публики. Книга «Правек и другие времена», ставшая в свое время визитной карточкой писательницы, заставила критиков запомнить ее как создателя своеобразного стиля, понятного и близкого читателю любого уровня подготовленности. Ее письмо наивно и незатейливо, однако поражает мудростью и глубиной. Правек (так называется деревня, история жителей которой прослеживается на протяжение десятилетий XX века) — это символ круговорота времени, в который оказываются втянуты новые и новые поколения людей с их судьбами, неповторимыми и вместе с тем типическими.


Номера

Опубликовано в сборнике Szafa (1997)


Рекомендуем почитать
За Кубанью

Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.


Сквозь бурю

Повесть о рыбаках и их детях из каракалпакского аула Тербенбеса. События, происходящие в повести, относятся к 1921 году, когда рыбаки Аральского моря по призыву В. И. Ленина вышли в море на лов рыбы для голодающих Поволжья, чтобы своим самоотверженным трудом и интернациональной солидарностью помочь русским рабочим и крестьянам спасти молодую Республику Советов. Автор повести Галым Сейтназаров — современный каракалпакский прозаик и поэт. Ленинская тема — одна из главных в его творчестве. Известность среди читателей получила его поэма о В.


В индейских прериях и тылах мятежников

Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.


Плащ еретика

Небольшой рассказ - предание о Джордано Бруно. .


Поход группы Дятлова. Первое документальное исследование причин гибели туристов

В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.


В тисках Бастилии

Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.