Книги, годы, жизнь. Автобиография советского читателя - [64]

«Анна! Боже мой!»

(Д. Самойлов. «Пестель, поэт и Анна». 1965)

Счастливый перехват дыхания от того, что существует такая поэзия, что она со мной и для меня, я не потеряла способности испытывать до сих пор. Кстати, отдельные поэтические строчки, время от времени всплывающие в сознании, являют собой точный диагноз – личности, эпохи, страны. Один из самых дорогих для меня замыслов – это собрать любимые строки, характеризующие авторов, героев, друзей, близких, а также диагностирующие различные состояния моей души в отдельные периоды жизни. Вряд ли уже наступит срок для его реализации. Но вдруг?..

Заканчивая разговор о 1970-х, надо бы добавить пару слов о детективах и о шпионских романах, пристрастие к которым тоже никуда не делось. В этой связи невозможно обойти Юлиана Семенова, особенно его многотомную эпопею об Исаеве-Штирлице. В сущности, только два литературно-кинематографических персонажа советского времени стали устойчивыми героями массовых анекдотов: Чапаев (вкупе с Петькой и Анкой) и Штирлиц (вкупе с Мюллером, Плейшнером и радисткой Кэт), а это свидетельствует о том, что Семенов нащупал какую-то значимую болевую точку советского сознания.

Мне чужд снобизм высокоинтеллектуального читателя. Качественную массовую литературу нельзя не любить уже потому, что невозможно питаться одними пирожными – желудок не выдержит. В нынешнее время соответствующую нишу прочно оккупировали всевозможные сериалы: мелодраматические, шпионские, медицинские, школьные, военные et cetera, и, кстати, я с удовольствием их смотрю – вместо снотворного на ночь. А Юлиана Семенова начала читать еще в 1960-е, после блистательно вылепленных детективов о советской милиции «Петровка, 38» (1963) и «Огарева, 6» (1972). Эту линию он потом продолжил, и тоже удачно – недаром почти все соответствующие романы экранизированы: «ТАСС уполномочен заявить» (1979), «Противостояние» (1979), «Тайна Кутузовского проспекта» (1990). Эпопея о Штирлице, на мой взгляд, загублена многословием и утомительной фактологической насыщенностью трехтомной «Экспансии» (1984), хотя в завершающем романе 1990 года «Отчаяние» (о трагическом возвращении Исаева в СССР позднего сталинизма) вновь ожила звенящая нервная нота «Семнадцати мгновений весны» (1969).

Увы, сейчас перечитывать Семенова практически невозможно. Почему? Казалось бы, крепкая, профессиональная, увлекательная проза. Интригующие сюжеты, добротно прописанная фактура, встречаются неоднозначные характеры… Многие страницы сделаны качественнее, чем тексты тех же Конан Дойла и Агаты Кристи, моих любимцев в области детективного жанра. Но этих последних читать не перестают.

Скорее всего, разгадка проста. Отталкивает фальшь положительного идеала. Не может идеальный герой опираться на сиюминутные политические ценности. Шерлок Холмс, Эркюль Пуаро, мисс Марпл знают, что убийство, корысть, обман, жестокость – грех, и им этого достаточно для неустанного поиска возмездия. Как достаточно и читателю.

А вот фильму Татьяны Лиозновой бессмертие гарантировано, и дело не только в блистательном кастинге, мужественном лиризме музыки Таривердиева, невероятной одаренности режиссера. Прежде всего, главный герой, суть которого, как перчатка, слилась с личностью и физическим обликом Вячеслава Тихонова, являет собой Мужчину с большой буквы, человека мысли и действия – того мужчину, который катастрофически исчезал из советской застойной повседневности. Что ж, сколько можно подрезать нации жилы, систематически унижая и уничтожая ее активную часть? Не менее важно и то, что Штирлиц в фильме борется не только с внешним врагом, но и с внутренними сомнениями и отчаянием; недаром он цитирует своего любимого Пастернака:

С кем протекли его боренья?

С самим собой, с самим собой…

Да и «враги» у Лиозновой изображены так, как они могли и могут выглядеть не столько в фашистской Германии, сколько дома, в родном и опостылевшем Союзе. Любому нормальному человеку свойственно желание любить свою Родину, гордиться ею, наконец, уважать ее. Здесь, дома, в конце 1970-х это не всегда получалось. А издалека, как Штирлицу, из другого времени и из другого государства… издалека – можно.

Самое глухое и безотрадное время существования Советского Союза, начало 1980-х, совпало с решающими событиями моего личного существования. В октябре 1979-го не стало мамы, и я оказалась единственной женской опорой семьи, состоящей, кроме меня, из отца и брата. Хотя домашние дела из-за долголетней маминой болезни и без того лежали на мне, но тут нужно было не только справляться с собственным отчаянием от непоправимой и безвременной утраты (маме не удалось дожить даже до 60 лет), но и по мере сил помогать своим мужчинам. К тому же в разгаре был заранее обреченный роман с главной любовью моей жизни, отцом моего сына.

О своем внуке, появившемся в феврале 1981-го, мама так и не успела узнать.

Так что в 1980-м и 1981-м читала я в основном доктора Спока да еще доставшуюся мне в наследство книжку 1940-х годов «Мать и дитя», кстати, очень хорошую. Даже Московская олимпиада 1980 года и смерть Высоцкого в опустошенной олимпиадой Москве не то что прошли мимо, но оказались как бы в некотором туманном отдалении. Гораздо больше запомнилась августовская поездка того же года в Ленинград за детским приданым – пеленками, подгузниками (какие памперсы, что вы?!) и прочим: в Горьком не было буквально ничего.