Книги, годы, жизнь. Автобиография советского читателя - [58]
Возвращаюсь к одному из диагнозов, которые Трифонов поставил позднесоветскому обществу: к его атомизации. В сущности, интереснейший процесс, то и дело вспыхивающий и затухающий повсюду на нашей планете. Казалось бы, примерно одинаковый и весьма скромный уровень жизни большинства городского населения СССР способствовал распространению и укреплению дружеских связей – люди меньше завидовали друг другу, значительно ниже был общий уровень бытовой озлобленности. Очень широко распространялись профессиональные связи (вспомним «Понедельник начинается в субботу» братьев Стругацких), разнообразные кружки по интересам – я сама была активнейшим членом Всесоюзного добровольного общества любителей книги. Почему же возникло и чем дальше, тем больше крепло ощущение разъединенности? Все-таки здоровое общество должно объединяться чем-то большим и неподдельным – единство страны и народа не может обеспечиваться мелкотравчатым лозунгом «Обогащайтесь!», фальшивой целью «построения зрелого социализма» или хвастливым обещанием «Можем повторить!» (по отношению к Великой Отечественной). Как писал один из моих любимых поэтов Олег Чухонцев:
(«Однофамилец». 1976)
Абстрактно рассуждая, идей-то у человечества хватает. Та же свобода, защита гибнущей природы, ценность конкретной человеческой личности и ее жизни… Но штука в том, что объединяющая идея должна естественно выкристаллизоваться в повседневности – только тогда она начнет «овладевать массами и становиться материальной силой», как говаривал еще Карл Маркс.
Так вот – в 1970-х идеи не было. И человеческие связи слабели, истончались и рвались. Ощущение гранитной незыблемости советского бытия подрывалось глухими толчками осознания лживой неправедности многих его устоев, крепнущей потребностью познать и освоить свою подлинную Историю, растущим интересом к жизни соседних стран. Хорошо помню один из таких толчков: зимним вечером 1970 года, засидевшись в Ленинской библиотеке, я лихорадочно дочитываю свежий номер «Нового мира» с «Белым пароходом» Чингиза Айтматова. В истории мальчика, который впервые столкнулся с непоправимым и неодолимым злом и предпочел уйти из жизни – «превратиться в рыбу» и уплыть к неведомым и прекрасным белым пароходам, была ранящая конкретика современного мифа. Бессилие добра, воплощенное в страдающих глазах Матери-оленихи, позже превратилось для меня в сигнал десятилетия. Реальной оставалась только возможность сохранить личную порядочность – впрочем, это не так уж мало. Кстати, сходное впечатление ранее оставила еще одна прекрасная повесть – «Беглец» Н. Дубова (1966). Тоже история мальчика, раненного злом и несправедливостью, но Юрка, в отличие от Виталия Сергеевича, предпочевшего покончить счеты с опостылевшей лживой действительностью, выбирает путь жертвенной помощи своей семье, осиротевшей из-за ослепшего пьяницы отца. Пронзительная интонация обеих повестей, не нарушенная ни одной фальшивой нотой, долго будоражила живое чувство нравственности, без которого жизнь превращается в существование.
Айтматов мне запомнился еще со времен его первых повестей, среди которых особенно полюбился «Тополек мой в красной косынке». Однако его зрелые романы «И дольше века длится день…» и «Плаха», как мне кажется, потеряли аромат свежести, аромат «чистоты нравственного чувства» (знаменитое выражение Чернышевского, характеризующее «талант графа Толстого»). Полностью отдаю должное умению Айтматова находить, ставить и художественно оформлять важнейшие проблемы современности – чего стоит хотя бы образ манкуртов! – но любимым чтением его романы не стали. А «Белый пароход» трогает до сих пор.
Несколько слов о библиотеках – на этот раз не домашних. Несмотря на большое (и это еще мягко сказано!) количество книг в нашем доме, они (библиотеки) играли огромную роль в моей жизни, начиная с детской, которая располагалась неподалеку и о которой я уже упоминала. Совершенно замечательными по своей насыщенности были библиотеки в Горьковском университете им. Н. И. Лобачевского и в Педагогическом институте им. М. Горького. Библиотекарши быстро становились моими подругами, и о чем только не говорилось в процессе подбора и обмена книг и журналов! Кстати, раздававшиеся оценки и суждения часто оказывались много проницательнее, точнее и остроумнее официальных критических отзывов.
Наша областная библиотека, по примеру Москвы, носила имя основоположника и отличалась богатейшими хранилищами; именно там я откапывала тоненькие пожелтевшие брошюрки ОПОЯЗа и выпуски «Трудов по знаковым системам» Тартуской школы. Позже наступил черед московской Ленинки и питерских библиотек. Дополнительное удовольствие доставляли новые знакомства, завязывавшиеся в читальных залах и, конечно, в курилках. Живое слово, кстати, эмоциональнее и богаче переписки, даже такой мгновенной и спонтанной, как в электронных социальных сетях. Стены, что ли, помогали?
Печально, что в постсоветское время высыхают ручьи пополнения всевозможными новинками тех наших библиотечных хранилищ, которым не положены обязательные экземпляры, в частности библиотек школьных и вузовских. Тиражи многих интересных книг невелики, и раздобывать необходимые экземпляры самостоятельно весьма накладно – интеллектуалы-гуманитарии обычно не страдают от денежных излишков. Конечно, есть интернет, который велик и могуч, есть электронные издания, но все это не заменило мне и большинству моих друзей привычные добрые старые бумажные томики.
«Рассуждения о Греции» дают возможность получить общее впечатление об активности и целях российской политики в Греции в тот период. Оно складывается из описания действий российской миссии, их оценки, а также рекомендаций молодому греческому монарху.«Рассуждения о Греции» были написаны Персиани в 1835 году, когда он уже несколько лет находился в Греции и успел хорошо познакомиться с политической и экономической ситуацией в стране, обзавестись личными связями среди греческой политической элиты.Персиани решил составить обзор, оценивающий его деятельность, который, как он полагал, мог быть полезен лицам, определяющим российскую внешнюю политику в Греции.
Иван Александрович Ильин вошел в историю отечественной культуры как выдающийся русский философ, правовед, религиозный мыслитель.Труды Ильина могли стать актуальными для России уже после ликвидации советской власти и СССР, но они не востребованы властью и поныне. Как гениальный художник мысли, он умел заглянуть вперед и уже только от нас самих сегодня зависит, когда мы, наконец, начнем претворять наследие Ильина в жизнь.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Граф Савва Лукич Рагузинский незаслуженно забыт нашими современниками. А между тем он был одним из ближайших сподвижников Петра Великого: дипломат, разведчик, экономист, талантливый предприниматель очень много сделал для России и для Санкт-Петербурга в частности.Его настоящее имя – Сава Владиславич. Православный серб, родившийся в 1660 (или 1668) году, он в конце XVII века был вынужден вместе с семьей бежать от турецких янычар в Дубровник (отсюда и его псевдоним – Рагузинский, ибо Дубровник в то время звался Рагузой)
Написанная на основе ранее неизвестных и непубликовавшихся материалов, эта книга — первая научная биография Н. А. Васильева (1880—1940), профессора Казанского университета, ученого-мыслителя, интересы которого простирались от поэзии до логики и математики. Рассматривается путь ученого к «воображаемой логике» и органическая связь его логических изысканий с исследованиями по психологии, философии, этике.Книга рассчитана на читателей, интересующихся развитием науки.
В основе автобиографической повести «Я твой бессменный арестант» — воспоминания Ильи Полякова о пребывании вместе с братом (1940 года рождения) и сестрой (1939 года рождения) в 1946–1948 годах в Детском приемнике-распределителе (ДПР) города Луги Ленинградской области после того, как их родители были посажены в тюрьму.Как очевидец и участник автор воссоздал тот мир с его идеологией, криминальной структурой, подлинной языковой культурой, мелодиями и песнями, сделав все возможное, чтобы повествование представляло правдивое и бескомпромиссное художественное изображение жизни ДПР.
Сборник содержит воспоминания крестьян-мемуаристов конца XVIII — первой половины XIX века, позволяющие увидеть русскую жизнь того времени под необычным углом зрения и понять, о чем думали и к чему стремились представители наиболее многочисленного и наименее известного сословия русского общества. Это первая попытка собрать под одной обложкой воспоминания крестьян, причем часть мемуаров вообще печатается впервые, а остальные (за исключением двух) никогда не переиздавались.
Внук известного историка С. М. Соловьева, племянник не менее известного философа Вл. С. Соловьева, друг Андрея Белого и Александра Блока, Сергей Михайлович Соловьев (1885— 1942) и сам был талантливым поэтом и мыслителем. Во впервые публикуемых его «Воспоминаниях» ярко описаны детство и юность автора, его родственники и друзья, московский быт и интеллектуальная атмосфера конца XIX — начала XX века. Книга включает также его «Воспоминания об Александре Блоке».
Долгая и интересная жизнь Веры Александровны Флоренской (1900–1996), внучки священника, по времени совпала со всем ХХ столетием. В ее воспоминаниях отражены главные драматические события века в нашей стране: революция, Первая мировая война, довоенные годы, аресты, лагерь и ссылка, Вторая мировая, реабилитация, годы «застоя». Автор рассказывает о своих детских и юношеских годах, об учебе, о браке с Леонидом Яковлевичем Гинцбургом, впоследствии известном правоведе, об аресте Гинцбурга и его скитаниях по лагерям и о пребывании самой Флоренской в ссылке.
Любовь Васильевна Шапорина (1879–1967) – создательница первого в советской России театра марионеток, художница, переводчица. Впервые публикуемый ее дневник – явление уникальное среди отечественных дневников XX века. Он велся с 1920-х по 1960-е годы и не имеет себе равных как по продолжительности и тематическому охвату (политика, экономика, религия, быт города и деревни, блокада Ленинграда, политические репрессии, деятельность НКВД, литературная жизнь, музыка, живопись, театр и т. д.), так и по остроте критического отношения к советской власти.