Книга за книгой - [29]

3 декабря

Медленно, преодолевая сопротивление, погружаюсь в папины тексты. Те, что я читаю сейчас, написаны в сорок третьем. Он живет — это важно — в мирной Швеции. Вступает, в качестве критика, в полемику с одним из своих кумиров — Нексё; речь о книге американского писателя Райта, которую Нексё и некоторые другие старые коммунисты называют «извращенным прославлением насилия». Папа выглядит менее догматичным, более свободным в своем взгляде на книгу, на искусство. В то же самое время, в военном Ленинграде, мой дед занят изучением и прославлением Пушкина, его юбилеем. Слушает концерты классической музыки по радио. Поскольку все остальное зыбко. В квартире нет воды. Он отвечает маме, которая прислала свое фото с припиской о том, что на самом деле она совсем не такая худая и серьезная, а, наоборот, все время смеется. «Это хорошо, — пишет он, — что ты оптимистична, я тоже пытаюсь поддерживать хорошее настроение». Я снова бегло думаю о том, что мы живем в мире и поэтому ответственны за глубину и смелость мышления, за анализ, потому что тем, кто живет на войне, не хватает для этого сил. В шторм главное не упасть, устоять. Покой и защищенность — это дар, переданный нам в управление теми, кто живет на войне. Гимназисткой я была, наверное, более «папиной дочкой» — активисткой с радикальными взглядами по различным вопросам, которые обсуждались в классе. Потом тоже, в разных группах, сообществах. Наверное, немного и в журнале «Kritiker», но сдержано. Публицистика выматывает. Надо ввязываться в бой, формулировать политические взгляды. Про себя я думаю, что политическая определенность дает более низкий статус, чем художественность.

Дед «журит» бабушку в письмах за то, что она сомневается, возвращаться ли ей с дочерьми в Ленинград.

4 декабря

Обыкновенно я сплю хорошо, если нет ничего необычного, типа поездок или каких-то особо ответственных дел. Снег чем-то приятен. Мама более-менее, день на день не приходится.

Дневник мамы, сорок второй, интернат в Краснокамске, близ теперешней Перми. Далеко на востоке России. Ей шестнадцать, и она враждует со многими, особенно девочками. Инга и бабушка жили в деревне, в паре часов ходьбы. Молодежь была предоставлена самой себе, а источником маминого чувства одиночества, видимо, были интриги и сплетни. Статус девчат мама определяет по внешности и разумности. Беспомощно жаль того, кто некрасив. У нее есть друзья среди парней, в некоторых она влюблена. А еще она хочет вступить в комсомол, чтобы «больше помогать своей Родине», как она пишет. Она счастлива получать письма от дедушки из Ленинграда, ей он пишет чаще, чем другим членам семьи, и, после того как он оправился от тяжелого истощения, новости только хорошие. Я впечатлена ее добротой, это нечто новое для меня, я чувствую и хочу чувствовать симпатию к ней. Интересно, когда началась ложь.

5 декабря

Утро воскресенья. Спала до начала девятого. Снилось, что Тумас поранился, порезал ступни. Что это значит? Сегодня мы идем на терапевтическую «двенадцатишаговую» встречу для пар, но решение проблем нашей совместной жизни, кажется, очень далеко.

Читаю папу. Он пишет о сопротивлении в Дании, Норвегии, Франции. Сорок четвертый год. Газета «Kulturfront», первый номер этого года. Статья целиком политическая. В ней ни слова о литературе или искусстве. Интересно, кто из шведских писателей/критиков осмелился бы написать нечто подобное сегодня. Сара Лидман в свое время осмелилась. Может быть, многие писатели так делали в семидесятые.

Мама и Инга, когда они говорят о дедушке и бабушке… В прошлый раз Инга сказала по телефону: «Они были хорошей парой». Раньше она говорила: «Это был крайне несчастливый брак». Читая письма, я думаю, что это был счастливый брак во время войны, и несчастливый после. Так же как мама, которая ненавидела папу (прежде всего, его алкоголизм) и воевала с ним все мое детство, а потом, когда он заболел раком, помирилась с ним, проявила невероятную солидарность. Она опять стала его женой и теперь говорит, что они всегда любили друг друга. Что он был так «чист». Я спрашиваю, что она имеет в виду, ведь папа пил, изменял ей, в запойные периоды часто лежал в своих собственных нечистотах, буквально. Но «чистый» — одно из любимых маминых слов, лучшее человеческое качество.

Потом думаю о папиных текстах, резкости формулировок, о том, что он не лебезил перед истэблишментом, не старался быть удобным. Не молчал из страха не получить стипендию или признание буржуазного общества. Может, мамина влюбленность в слово «чистый» идет от восхищения дедом, который не хотел покидать Ленинград, чуть презрительно писал о тех, кто эвакуировался, чтоб спасти свою шкуру? Дед спорил с бабушкой, просящей его приехать к ним, чтобы выжить. Бросить квартиру, картины, книги — то, что было так важно ему.

6 декабря

Бабушка обеспечивала выживание семьи. В эвакуации она завела поросенка, выкармливала его; с утра до вечера работала бухгалтером в колхозе, хотя экономического образования у нее не было, и она совершенно не знала, как и что делать — параллельно с работой читала руководство по бухгалтерскому учету. Думаю, мама каким-то образом унаследовала ее практичность. Когда я была маленькая, мама говорила о бабушке с презрением. Актриса, из которой ничего не вышло, преподавательница сценической речи. Но письма озарены более всего именно бабушкиным сиянием. Дед был семейным солнцем — стал профессором, читал пользующиеся популярностью лекции. Но он бы не справился без того, что делала бабушка для семьи. Она ходила по начальникам, хлопотала о его карьере, она заботилась о его слабом здоровье, она поставила на их совместную жизнь все. Об этом мама не упоминает.