Книга воспоминаний о Пушкине - [69]

По собственному желанию Пушкина, тело его отвезено для погребения в монастырь Святые Горы, Псковской губернии, Опочковского уезда; там похоронены мать его и предки её, Аннибалы[527]. Сей монастырь находится в близком расстоянии от деревни Похта, где он провёл многие деятельные дни жизни своей, где написал Бориса Годунова и другие лучшие из своих произведений.

М. Коркунов.

27. М. Н. Лонгинов. «Последние дни жизни и кончина А. С. Пушкина».

Воспоминания М. Н. Лонгинова о дуэли и смерти Пушкина написаны в виде рецензии на книгу А. Аммосова «Последние дни жизни и кончина А. С. Пушкина». Изд. Я. А. Исакова, Спб. 1863. Рецензия Лонгинова была напечатана в «Современной летописи», воскресных прибавлениях к «Московским ведомостям», 1863, № 18, май (стр. 12 13).

>_______

Вышедшая недавно книжка, носящая это заглавие, чрезвычайно любопытна, особенно для большинства публики, которой были известны обстоятельства, подавшие повод к несчастному поединку Пушкина, и самые подробности дуэли, только по неверным и противоречащим друг другу слухам и рассказам. Теперь, когда прошло слишком четверть столетия со времени этого плачевного события, и число его современников беспрестанно редеет, предания верные и нелицеприятные теряются с каждым днём. Таким образом они могли бы обратиться в скором времени в какую-нибудь легенду, представляющую дело в ложном, во многих отношениях, свете. Поэтому нельзя не порадоваться, что теперь напечатан г. Амосовым свод достоверных рассказов о ходе всего этого дела, основанный преимущественно на свидетельствах почтенного нашего друга Константина Карловича Данзаса[528], товарища Пушкина по лицею и секунданта его на роковом поединке с Дантесом-Геккерном[529]. К тексту приложены все те документы, касающиеся этого дела, которые могли быть в настоящее время обнародованы. Вся первая часть рассказа, до получения Пушкиным смертельной раны, составляет совершенную новость в печати, а следующие затем сведения пополняют известия, напечатанные доселе о последних днях раненого Пушкина и составленные В. А. Жуковским (Современник, 1837, т. 5. стр.I—XVIII и Сочинения Пушкина, 1838, т. 8, стр. 311—324), И. Т. Спасским[530](Библиографические записки, 1859, № 18, стр. 555—559), П. В. Анненковым[531](Сочинения Пушкина 1885, т. I, стр. 426—432) и В. И. Далем[532](Московская Медицинская Газета, 1860 № 49). Весьма желательно, чтобы напечатано было также длинное письмо о кончине Пушкина, написанное 5-го февраля 1837 года к А. Я. Булгакову[533] князем П. А. Вяземским[534], который почти безотлучно находился при умиравшем поэте в горестные дни 27, 28 и 29 января. Сохранился также текст анонимных писем, присланных Пушкину и некоторым его близким знакомым, в начале ноября 1836 года (см. стр. 9 разбираемой брошюры) и бывших начальным поводом к неизбежной с тех пор развязке кровавой драмы. Но текст этот неудобен пока для напечатания.

Кстати об этих анонимных письмах, которые были все одинакового содержания, писаны одним и тем же почерком, на совершенно одинаковой бумаге и одними и теми же чернилами. В сочинении и рассылке их молва обвиняла несколько лиц, но неопределённо и глухо. Сам Пушкин (Приложение I, стр. 44) приписывал их в ноябре 1836 г. отцу Дантеса, голландскому посланнику барону Геккерну, и многие разделяли это мнение, основывая его на разных догадках о причинах, побудивших к такому поступку этого дипломата, который впрочем действительно ненавидел Пушкина. Составитель разбираемой нами брошюры, упомянув о подозрении на Геккерна[535], произнесённом самим Пушкиным (стр. 9), к сожалению прошёл далее относительно других лиц, и не только заподазривает, но прямо обвиняет двух наших соотечественников, бывших тогда очень молодыми людьми, а теперь навсегда оставивших Россию (стр. 9 и 10)[536]. Нельзя не заметить, что произнести такое тяжкое обвинение против людей, называя их по имени, можно только тогда, когда вина фактически и непреложно доказана, особенно если к тому же люди эти находятся в отсутствии. Мы слышали по этому же поводу другие имена, но конечно никогда не решимся не только напечатать их, но и назвать их где-либо, кроме разве самой интимной беседы, и во всяком случае без положительных доказательств не поверим никаким обвинениям, против кого бы то ни было. Держась такого правила, мы естественным образом не можем не пожалеть, когда видим совершенно противоположное явление. Автор говорит, что один из этих господ «признался, что записки были писаны на его бумаге, но только не им», а жившим тогда с ним товарищем (стр. 9). Печатая такое известие, необходимо по крайней мере назвать также и того, кто слышал это признание и передал о нём автору[537].

Кроме этого замечания, не в пользу брошюры можно разве только упомянуть о том, что французский текст некоторых фраз и писем обезображен не только опечатками, но и такими ошибками, которых, конечно, не могли сделать: ни француз д'Аршиак[538], ни посланник Геккерн, ни сам Пушкин, отлично владевший французским языком.

Читатели сами познакомятся с любопытным содержанием вышедшей брошюры, а потому мы и не будем делать из неё выписок; лучше сообщим им кое-какие подробности о печальном событии и выскажем некоторые мысли, пришедшие нам на память по прочтении брошюры.