Книга воспоминаний о Пушкине - [57]
Кабатчик, принявший нас с почтением (должным таким посетителям, которые вылезли из экипажа) — очень был удивлён нашему хождению по комнатам заведения. На вопрос мой: слыхал ли он о Пушкине? он сказал утвердительно, но что-то заикаясь.
В другой стране, у бусурманов, и на дверях сделали бы надпись: здесь жил Пушкин! — и в углу бы написали: здесь спал Пушкин! — и так далее.
С. С.
Помню, помню живо этот знаменитый уголок, где жил Пушкин в 1826 и 1827 году, помню его письменный стол, между двумя окнами, над которым висел портрет Жуковского, с надписью: ученику победителю от побеждённого учителя[423]. Помню диван в другой комнате, где, за вкусным завтраком (хозяин был мастер этого дела), начал он читать мою Русую косу, первую повесть, написанную и помещённую в Северных цветах 24 года[424], и дойдя до места, в начале, где один молодой человек выдумал новость другому, любителю словесности, чтоб вызвать его из задумчивости: «Жуковский перевёл байронову Мазепу», воскликнул с восторгом: «Как! Жуковский перевёл Мазепу!» Там переписал я ему его Мазепу[425], поэму, которая после получила имя Полтавы. Там, при мне, получил он письмо от ген. Бенкендорфа[426] с разрешением напечатать некоторые стихотворения и отложить другие. В этом письме упоминались песни о Стеньке Разине. Пушкин отдал его мне, и оно у меня цело[427]. Туда привёз я ему с почты Бориса Годунова[428]. Однажды пришли мы к нему рано с Шевырёвым за стихотворением для Московского Вестника[429], чтоб застать его дома, а он ещё не возвращался с прогульной ночи, — и приехал при нас. Помню, как нам было неловко, в каком странном положении мы очутились из области поэзии в области прозы. Всё это и многое другое надо бы мне было записать, но где же взять времени? Меня ждёт ещё Гоголь, ждёт Иннокентий[430], ждет Шевырев; надо ещё описать нашествие на Московский университет двадесяти язык…[431] и мало ли что, кроме Истории, которой впрочем уже напечатано около сорока листов[432].
М. П.
17. H. A. Лейкин. «Из Москвы».
Рассказ камердинера Пушкина записан известным писателем Ник. Алдр. Лейкиным (1841—1906). Из статьи Лейкина («Петербургская газета», 1880, № 111 от 8 июня, стр. 2) нами опущена первая бóльшая часть, представляющая собою описание открытия памятника Пушкину в Москве 6 июня 1880 г.
День открытия памятника Пушкину.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Скажу несколько слов о том старичке, о котором было телеграфировано читателям[433]. Мы его встретили в Думе. Это камердинер Никифор Емельянович Фёдоров, старик лет 85-ти. Он только что отыскался в четверг и явился в Думу. Личность поистине интересная и может служить своими рассказами для пополнения биографии Пушкина многими деталями. На вид Никифор Фёдоров ещё очень бодр, держится прямо и даже умеренно сед. Он помнит всех писателей, составлявших в то время Пушкинский кружок, называет их поимянно. Передам рассказ словами самого старичка.
— «Вот уж подлинно труженик-то был Александр Сергеевич! Бывало, как бы поздно домой ни вернулся и сейчас писать. Сядет это у себя в кабинетике за столик, а мне: „иди, Никеша, спать“: Никешой звал. И до утра всё сидит.
Смерть любил по ночам писать. Станешь это ему говорить, что мол вредно, а он: „не твоё дело“. Встанешь это ночью, заглянешь в кабинет, а он сидит пишет и устами бормочет, а то так перо возьмёт в руки и ходит, и опять бормочет. Утром заснёт и тогда уж долго спит. Почти 2 года я у него выжил. Поступил к нему в 31-м г. к холостому в Москве, при мне он и сватался к Гончаровой, при мне и женился[434]. Потом переехали в Петербург, а оттуда в Царское Село. Лимонад очень любил. Бывало как ночью писать — сейчас ему лимонад на ночь и ставишь. А вина много не любил. Пил так, то-есть средственно, но чтоб ошибаться — ни боже мой, никогда. И не отпустил-бы он меня от себя никогда, да господа меня потребовали. Крепостной я человек был г. Засецкого. Жалели очень меня, выкупить хотели. Тысячу рублёв ассигнациями они за меня барину-то сулили, да не отдал. Я и на свадьбе у них был. Князь Юсупов[435] их в посажённых-то отцах благословляли. Это от Гончаровой значит. То есть вот так их помню — как будто сейчас перед глазами».
Старика внимательно слушала целая толпа. В настоящее время он проживает в Москве у сына, который служит музыкантом в театре.
На празднике находятся два сына, две дочери и внук Пушкина. Сын, командир нарвского гусарского полка, поражает своим сходством с гениальным отцом. Из дочерей Пушкина младшая ещё и посейчас красавица; говорят, она вылитая мать. Внук — высокий, худощавый флотский офицер[436]. Разумеется, дети Пушкина ничего не помнят о своём отце, так как умер он, оставив их совсем маленькими.
Н. Лейкин.
18. А. А. Кононов. «Из записок».
Напечатанные в «Библиографических записках» 1859 г., т. II, № 10 (стб. 305—312) воспоминания принадлежат Александру Акинфовичу Кононову, автору ряда очерков мемуарного характера.
(Посвящается П. В. Анненкову)[437].
. . . Меня отдали в пансион в Москве (1817 г.); Василий Степанович Кряжев[438], известный по своим переводам и учебным книгам, был его содержателем. После (1818 г.) перевели меня в другое заведение; в этом последнем часто видал я князя Александра Александровича Шаховского
Вместе с Джанис Вы пройдёте от четырёхдолларовых выступлений в кафешках до пятидесяти тысяч за вечер и миллионных сборов с продаж пластинок. Вместе с Джанис Вы скурите тонны травы, проглотите кубометры спидов и истратите на себя невообразимое количество кислоты и смака, выпьете цистерны Южного Комфорта, текилы и русской водки. Вместе с Джанис Вы сблизитесь со многими звёздами от Кантри Джо и Криса Кристоферсона до безвестных, снятых ею прямо с улицы хорошеньких блондинчиков. Вместе с Джанис узнаете, что значит любить женщин и выдерживать их обожание и привязанность.
За две недели до тридцатилетия Марк Болан погиб в трагической катастрофе. Машина, пассажиром которой был рок–идол, ехала рано утром по одной из узких дорог Южного Лондона, и когда на её пути оказался горбатый железнодорожный мост, она потеряла управление и врезалась в дерево. Он скончался мгновенно. В тот же день национальные газеты поместили новость об этой роковой катастрофе на первых страницах. Мир поп музыки был ошеломлён. Сотни поклонников оплакивали смерть своего идола, едва не превратив его похороны в балаган, и по сей день к месту катастрофы совершаются постоянные паломничества с целью повесить на это дерево наивные, но нежные и искренние послания. Хотя утверждение, что гибель Марка Болана следовала образцам многих его предшественников спорно, тем не менее, обозревателя эфемерного мира рок–н–ролла со всеми его эксцессами и крайностями можно простить за тот вывод, что предпосылкой к звёздности является готовность претендента умереть насильственной смертью до своего тридцатилетия, находясь на вершине своей карьеры.
Часто слышишь, «Если ты помнишь шестидесятые, тебя там не было». И это отчасти правда, так как никогда не было выпито, не скурено книг и не использовано всевозможных ингредиентов больше, чем тогда. Но единственной слабостью Таппи Райта были женщины. Отсюда и ясность его воспоминаний определённо самого невероятного периода во всемирной истории, ядро, которого в британской культуре, думаю, составляло всего каких–нибудь пять сотен человек, и Таппи Райт был в эпицентре этого кратковременного вихря, который изменил мир. Эту книгу будешь читать и перечитывать, часто возвращаясь к уже прочитанному.
Первая часть книги Л.Млечина «Алиби для великой певицы» (из серии книг «Супершпионки XX века») посвящена загадочной судьбе знаменитой русской певицы Надежды Плевицкой. Будучи женой одного из руководителей белогвардейской эмиграции, она успешно работала на советскую разведку.Любовь и шпионаж — главная тема второй части книги. Она повествует о трагической судьбе немецкой женщины, которая ради любимого человека пошла на предательство, была осуждена и до сих пор находится в заключении в ФРГ.
Театральный путь Алексея Владимировича Бородина начинался с роли Ивана-царевича в школьном спектакле в Шанхае. И куда только не заносила его Мельпомена: от Кирова до Рейкьявика! Но главное – РАМТ. Бородин руководит им тридцать семь лет. За это время поменялись общественный строй, герб, флаг, название страны, площади и самого театра. А Российский академический молодежный остается собой, неизменна любовь к нему зрителей всех возрастов, и это личная заслуга автора книги. Жанры под ее обложкой сосуществуют свободно – как под крышей РАМТа.
Перед вами необычайно смешные мемуары Дженни Лоусон, автора бестселлера «Безумно счастливые», которую называют одной из самых остроумных писательниц нашего поколения. В этой книге она признается в темных, неловких моментах своей жизни, с неприличной открытостью и юмором переживая их вновь, и показывает, что именно они заложили основы ее характера и сделали неповторимой. Писательское творчество Дженни Лоусон заставило миллионы людей по всему миру смеяться до слез и принесло писательнице немыслимое количество наград.