Книга - [43]

Обычно Климу снились кожаные или папирусные свитки — похожие на те, которые он знал по фотографиям в книгах. При этом смелость его фантазии простиралась лишь до того, чтобы вообразить небывалый уровень сохранности драгоценной вещи: во сне Клим брал в руки свиток и свободно разворачивал его, всматриваясь в ивритские и греческие буквы, ища немногие знакомые ему слова или имена, пытаясь определить хотя бы тему написанного. В реальности такая процедура была бы абсолютно невозможна. Большинство найденных по сей день свитков либо рассыпались прямо в руках, либо представляли собой сплошную слипшуюся массу, которую можно было разделить на листы и прочитать исключительно в лабораторных условиях.

Медный же свиток не снился Климу хотя бы потому, что сама возможность такой находки была крайне маловероятной. Из шести сотен кумранских текстов только один оказался выгравирован на металле — та самая опись кладов, закопанная у входа в Третью пещеру и открытая случайно при помощи миноискателя. Эта опись отличалась от остальных свитков не только тем, что была нацарапана на меди, но и многим другим: утилитарностью назначения, грамматическими ошибками, бьющей в глаза простонародностью выражений… Странным выглядело и то, что ни один из шести десятков упоминаемых в списке схронов так и не был никогда найден — во всяком случае, история не сохранила ни одного упоминания о подобном событии. В самом деле, можно утаить факт обнаружения одного клада… ну, двух… ну, даже десяти или двадцати… но так, чтобы бесследно исчезли шестьдесят!.. — нет уж, извините, такого не бывает.

Все эти непонятки ставили медный свиток особняком в обширной кумранской библиотеке, что выводило из себя многих ученых классификаторов, предпочитающих работать с более послушным материалом. Некоторые разозлились настолько, что просто объявили автора медного списка душевнобольным. Удивительно ли, что климовы сны обходили эту тему стороной? Ну какой может быть интерес в скучной описи несуществующих сокровищ? Да пусть даже и существующих… в конце концов, он сюда не за деньгами ехал…

Но если бы медный свиток все-таки снился, то непременно в таком замечательном виде. Он выглядел так, как будто его свернули еще вчера: толстостенная герметическая оболочка сослужила намного лучшую службу, чем ветхие глиняные кувшины. Насколько Клим помнил, медная опись из Третьей пещеры окислилась настолько, что о механическом разворачивании не могло быть и речи — свиток пришлось распиливать на специальной установке. В дополнение ко всему, он был плохо склепан и оттого распался на две части еще в процессе первоначальной упаковки. Короче говоря, изготовителям списка попросту не хватило умения.

Здесь же… Клим осторожно взял свиток в руки, потрогал край медного листа — тот послушно сдвинулся под его пальцами. Как во сне. И тем не менее, это происходило наяву. Настолько наяву, что требовало немедленного и реального продолжения, для чего прежде всего желательно было выйти из столбняка, в котором Клим пребывал в течение последних минут. Вернуться до рассвета уже не удастся. И все равно следует поспешить: чем меньше людей увидят его сейчас, тем лучше. Встряхнувшись, Клим начал действовать: снял куртку, упаковал в нее свиток и, обвязав веревкой, пристроил его на спину на манер рюкзака.

Он шел быстро, удивляясь тому, что совсем не чувствует усталости, естественной после бессонной, заполненной тяжелой работой ночи. Сверток приятно оттягивал плечи. Как крылья. Ведь крылья тоже имеют вес и немалый. Но разве можно назвать их ношей?

К стоянке археологов Клим вышел в седьмом часу утра. Слава Богу, снаружи никого не было видно. Те, что ночевали в вагончике, еще досматривали последние сны, а остальные пока не приехали. Он положил металлоискатель на прежнее место и повернул к своему грузовичку, предусмотрительно припаркованному на краю небольшого обрыва в некотором отдалении от лагеря.

— Адриан!

Клим взрогнул от неожиданности и обернулся. К нему, потягиваясь и зевая, шла аспирантка Ханна, еще розовая от сна. Ее черные волосы были безжалостно примяты наскоро повязанным головным платком, что, впрочем, нисколько не мешало им продолжать свой всегдашний бунт против какого бы то ни было порядка.

— Вы приехали или уезжаете?

— Приехал… — автоматически ответил Клим. — То есть, уезжаю.

В самом деле, глядя на его потное изможденное лицо, изодранную одежду и покрытые пылью и ссадинами руки, было бы трудно предположить, что он только что прибыл из дома.

— Так приехали или уезжаете? — засмеялась Ханна. «Все-таки она очень красивая… особенно, когда вот так, со сна, без этой своей фирменной бледности, — подумал Клим и тут же одернул себя за несвоевременное направление мыслей. — Не о том думаешь, дурак!»

— И то, и другое, — сказал он вслух. — Готовим ночной маршрут. От Альмога через Наби Муса и по Вади Кумран.

Ханна с сомнением покачала головой.

— Ночью? По Вади Кумран? Там и днем-то… что-то вы темните, мой дорогой мнимый румын. Небось, завели себе бедуиночку. Здорово же она вас изваляла! — она воздела вверх руку и продекламировала с потешной торжественностью: — О, пыльная пустынная постель! О, ложе бедуино-румынской страсти! Э, да она еще и царапается!